Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

Припомним только отечественную медицину: большинство ее крупнейших представителей, нет, не просто представителей – создателей школ, направлений – основоположников (нас еще ждет встреча со многими из них) – современники, того более – младшие современники Толстого. Терапевты Боткин и Захарьин, хирурги Пирогов и Склифосовский, физиологи Сеченов и Павлов, биолог Мечников, психиатр Корсаков, невропатолог Россолимо, гинеколог и акушер Снегирев – Лев Николаевич общается с ними, беседует, обращается к ним за советом и лечением, спорит с ними о медицине, – они для него не «забронзовели», не превратились в предмет поклонения (это ему вообще чуждо), – живые люди во всей их сложности. Та медицинская наука, с высоты которой мы сегодня не принимаем многого, что сказано Толстым о медицине, только ищет себя устанавливается в то время, когда он произносит свои приговоры. Не держа этого в памяти, мы не сумеем уяснить, правильно оценить взглядов и суждений Льва Николаевича Толстого.

«Счастливая у мена на это была рука»

До того, как в Ясной появляется лечебница и собственный доктор, врачеванием прилежно и умело (как все, что она делала) занимается Софья Андреевна. В одном из ее писем к уехавшему на кумыс Толстому читаем: «Сколько у меня больных, Левочка, что просто ужас! Стала настоящим доктором и думаю серьезно зимой на медицинские курсы ходить». Пишется это уже в начале 1880-х, когда зимние месяцы семья проводит в Москве.

Лев Николаевич в разговорах отрицает медицину, иронизирует над врачами, сердит жену, но при этом неизменно поддерживает ее желание оказывать медицинскую помощь крестьянам.

«У конюшни встретил мужика с бабой. Мужик приехал к тебе издалека, из-за засеки, лечиться, и ужасно горевал, что тебя нет. Он говорил, что он знает одного мужика, которого все лечили, и никто не вылечил, а ты вылечила. Мне лестно даже было».

В «Моей жизни» Софья Андреевна несколько раз вспоминает о своей медицинской практике, о том значении, которое она придавала этому делу, и о том влиянии, которое оказывала практика на ее душевное состояние.

«Я радовалась бесконечно, когда удавалось помочь страждущим, особенно если случаи были трудной и продолжительной болезни. Помню, как я хорошо вылечила 9-месячную лихорадку: мужик уже едва ходил, весь желтый какой-то, и вот осторожным лечением хинином, полынью и кипяченым, горячим молоком я его к лету совсем поправила, и он мог работать. А то из деревни Рвы приезжал несколько раз молодой парень с раной на ноге: он три месяца не мог ходить, а в три недели уже был здоров. Случаев исцеления были сотни, но я их теперь, конечно, не помню. Еще от ревматизма я вылечила молодую девушку Румянцеву. Ее на простыне только могли повертывать, так она страдала, а с моего лечения и до сих пор жива и здорова. Помню еще, какую радость я доставила матери, нашей крестьянке, Ольге Ершовой, вылечив раствором ляписа глаза ее единственной дочке».

Девочка, о которой пишет Софья Андреевна, остается ее постоянной пациенткой. Лев Николаевич пишет жене из Ясной Поляны в Москву: «Ольгушка Ершова просит рецепт от глаз для своей девочки». Софья Андреевна тотчас отвечает: «Ольгушке рецепт вот какой: на одну унцию дистиллированной воды 1 гран цинку. Примочка для глаз. Два раза в день пускать по одной капле».

Одна из глав «Моей жизни» так и названа – «Лечение народа»:

Лечение народа