Эстетика бродяг

Вечером после ярмарки Люся уехала к брату на Васильевский остров, а нас с Мухтаром поселила в церковном помещении недалеко от кладбища на южной окраине города. Церковь была старообрядческой, пропитанная духом аскезы, и мы чувствовали себя неуютно. Да и аварская национальность Мухтара пугала церковников, ждавших благообразного Ивана Абрамыча.

− Надо бы нам курулаек найти, − вздохнул Мухтар утром, как только мы выкатились с церковного двора.

Солнце с трудом выбивалось из-за туч, отплевывавшихся дождиком. Спрятавшись за наушниками плеера, я все-таки услышал предложение:

− Курулаек? Это еще кто такие?

− Женщины, которые были замужем, − пояснил Мухтар. − А теперь живут одни и рады разделить свое жилье с каким-нибудь мужчиной.

− Да, такие бы нам не помешали, − согласился я. − В церковном подвале этой ночью было жутковато, хотя в сон я провалился мгновенно, как в могилу.

− Там всюду духи, я их чувствую, − поежился Мухтар. – Вах!

− Слушай, Мухтар, − спросил я, глядя на молодую бабенку, точно плывшую по Невскому. − Если курулайка опытная женщина, то как зовут молодую и не замужнюю?

− Ясал.

− Хм, ясал.

Мы встречались с Люсей за полчаса до открытия ярмарки. Прибегая пораньше, как на свидание, я терял голову от тепла и первой зелени, глупо попрыгивал и щебетал. А весеннее солнце радостно смеялось над распустившим сопли и слюни влюбленным дурачком.

− Ну и как успехи, нашли курулаек? − спросила Люся на следующий день.

− Пока нет. Зато Мухтар нашел дешевое общежитие для командированных, завтра вечером заселяемся, может, там кого встретим.

− Удачи вам, − улыбнулась Люся.

− Давай погуляем вечерком, – предложил я.

− Не могу.

− Хотя бы прокатимся на машине через центр, − упрашивал я. − Где-нибудь сфотографируемся на память.

− Хорошо, но только на часок.

Теплый вечер позволил расстегнуть пальто и ловить ветер. Мы гуляли на Мойке, позировали у черных коней на Аничкином мосту и у памятника Петра Великого, кормили чаек у причала революционного крейсера, глядели на Неву и каждый думал о своём.

− Я немного завидую тем, кто живет в Питере, − призналась Люся. − Ты хотел бы здесь поселиться?

Солнце садилось за мостом, в неподвижной воде на красно-бордовом фоне отражались кокетливые дома, там же отражались и мы, задумчиво облокотившиеся о парапет. От вида наших призраков на воде, касавшихся головами, сердце ошпарило кипятком.

− Скорее да, чем нет. Здесь я бы примкнул к обэриутам. И писал бы как Хармс.

− А как он писал?

− Я так молил твоей любви, смеялся, пел и плакал горько! А ты за все мои мольбы, мне обещала дружбу только! – громко прочитал я.

− Мне пора, – сказала Люся и пошла к метро.

Поздно вечером мы с Мухтаром сидели в машине недалеко от церкви, где должны были ночевать в последний раз, и ужинали. Мы пили дешевое пиво, ели колбасу с майонезом и запивали сырыми яйцами. Аппетит делал меня болтливым, и я рассказывал, как автостопом пересекал Польшу от Кракова до Гданьска, где дикарем жил на побережье и чудом избежал наводнения.

− Мой брат тоже был в Польше, − задумчиво проговорил Мухтар. − Рэкетом промышлял, однажды в споре его один румын на нож посадил. Чудом братишка выжил и все деньги, которые заработал, и машина, и квартира, всё на лечение ушло. Вах.

− А румын?

− Нашел братишка его потом и убил.

− Да, вот такая жизнь, − вздохнул я.

− Что жизнь, − проворчал Мухтар, − опять нам с тобой в этом склепе ночевать.

− Последняя ночь, потерпим.

В следующий вечер мы пили пиво в собственном номере.

После работы Люся, тряхнув челкой, опять убежала в гости. Меланхолично шарясь по улицам, в соседнем квартале я обнаружил общественную баню и позвал Мухтара. Не приученный к березовому венику и жару мой компаньон быстренько по-собачьи ополоснулся и убежал, а я основательно попыхтел в парной, пока не почувствовал умиротворение и чистоту. Накупив пива и колбасы, мы расположились в апартаментах. Общежитие для командированных стояло на Лесном проспекте, окна смотрели прямо на вход в метро, и мы чувствовали себя в гуще жизни.

Под окном долго и сочно целовалась парочка.

− Мухтар, как по-аварски любовь? − спросил я, глядя на них.

− Роткхли.

− А по-алтайски сюшь.

Мухтар игриво улыбнулся:

− Знаешь, как по аварски семьсот семьдесят семь лягушек квакали под мостом?

− Как?

И тут Мухтар издал такое непередаваемое клокотание, что кто-то испуганно вскрикнул в коридоре и уронил посуду. Мы посмеялись, допили пиво и Мухтар, нацепив на уши плеер, уснул под блеющее «далеко-далёко, тебя люблю». Я же долго ворочался, прислушиваясь к звукам, доносившимся отовсюду.

Сквозь полудрему я почувствовал, как кто-то тянет с меня одеяло. Конечно, это могли быть дзасики-варасики, маленькие домовые, или семья Джонсонов. Но откуда им было взяться здесь. Дзасики-варасики жили в Японии, а семья Джонсонов в Новой Зеландии.

− Мухтар, ты? − спросонья пробормотал я.

− Не Мухтар, а Мефистофель, − насмешливо произнёс голос.

Вздрогнув, я открыл глаза и понял, что не могу пошевелиться. Передо мной у окна силуэт с полной луной вместо головы.

− Ты кто? Тебе чего? − еле выдавил я.

− Это я пришел спросить, чего тебе?

− Меее…

− Отвечай коротко.