Невеста была чудо как хороша! Все в ней было тонко, изящно, все тщательно продумано: венок из качающихся на тонких ножках бутончиков и рассыпанных лепестков цветов покрывал красиво убранную голову, от платья волнами разлилась белизна, маленькие чудные бутончики, переходящие в нежнейшие розочки, осыпанные по краям мелким жемчугом. Многочисленные воланы мерцающим блеском струились в длинном шлейфе, конец которого послушно держал мальчик лет четырех. Запомнились их лица. Его и ее. Замерли на миг в своей любви. Утонули в ней. Его лицо собранно, сдержанно. В ее взгляде какая-то детская смелость, надежда на своего супруга. Настя еще толком не смогла понять, как этот миг был уже снят на фото. Все засуетились, деловито заговорили, засмеялись. Зафыркали машины, отъехали.
Тихо помолившись, опустив голову, она, наконец, стала подниматься наверх. В церкви уже шла всенощная. Прихожан было мало. Батюшка уходил в алтарь, размахивая кадилом. Запах ладана, мирное потрескивание свечей мягко уводило Настю в привычную жизнь.
…Но тот взгляд на лестнице… Невеста. В белом платье. Сама красивая, сильная, загадочная… Он любит ее. Это было видно, как нежно и робко брал ее за руку, терялся.
Волна стыда вдруг окатила ее – сколько народу там стояло и она там, Настя, в центре, почти рядом с ними, в невзрачной длинной юбке, допотопной линялой кофте, черном платке с торчащими прядями волос. Она посмотрела на свои красные замученные пальцы с длинным штрихом сажи, а у невесты сетчатые перчатки до локтей, на которых покоились гордые каллы, и ей стало жаль себя: заморенную, молодую, но уставшую от недосыпаний и трудов. Настя рассеянно молилась, клала пустые поклоны, начиная испытывать чувство какой-то отдаленной несправедливости, которая стала приближаться все быстрей и уже начинала понемногу ее возмущать. Подумалось – зачем уехала от матери? Зачем подвиги не по силам? Она еще молода, такая же, как и та невеста. И тоже бы как у них… Не пострижена ведь, паломница, приехавшая сюда в отпуск, ненадолго. Спасаются, ведь и в миру. Жить, как люди. Молиться, любить…
Настя крестилась и чувствовала: вытекает что-то из ее души и может навсегда потеряться. Уходит накопленное с трудом. На мгновение ей показалось, что вся ее жизнь – эти поездки, послушания – все это большая, как будто необходимая, игра и когда с годами это потихоньку уйдет, все встанет на свои места.
Ей стало жарко. Распятый на кресте Господь мученически глядел на нее. Святой угодник Николай ожег пронзительным взглядом. Что-то внутри остановилось, замерло. Запуталось…
В решетчатых окошках дрожал лист клена, потом, наконец, глянуло ярко – оранжевое светило. Оно мягко залило беленую печь, кочергу, осветив столик с просфорами и девушку. Настя еще не могла разобраться в хаосе мыслей, но постепенно начала успокаиваться и все уже становилось на свои места. Посмотрела на Господа. Сколько Ему пришлось… Чистый, безгрешный… А она-то? Позавидовала. Откуда-то из глубины души подползла благодатная слеза. Только с Господом. Он Жених. Он-то не оставит. Мысли изменялись, оживленно опережая одна другую. Муж дает жене свои блага, зависящие от Бога. Они могут рассыпаться от всяких причин, а Господь дает духовные блага, сладостные и даже упавших от грехов своих не бросит, подберет. В любви даст чистой силы. Он все может дать. Чистое, хорошее.
Волна нежности неторопливо возвращалась, подтекала, обволакивала смущение ее души. Взглянула на иконы: серьезные лики святых устало и ласково смотрели на нее. Под ними – живым глазком мерцающие лампадки. В миру все меняется. Свадьба блеснет одним днем и утонет в буднях. Здесь – все настоящее, живое. Пусть и незримое. Только добраться трудно. Зато…
И будто в согласии с ее душой, в глубине свода церковного купола высоко взлетели и долго парили ангелами два чистых женских сопрано:
– Света твоего зарями просвети Дево, мрак неведения отгоняющи!
Слезы светлые, крупными горошинами покатились по лицу. Стало вдруг спокойно. Хорошо. Легко.
– Прости меня, Господи!
Сделав широкое крестное знамение, она низко поклонилась, вытерла просветлевшее лицо и улыбнулась.
Письмо
Настя и сама не знала, почему ей захотелось непременно написать письмо Богу. Выговориться. Каждый раз ей казалось – плохо она каялась батюшке. Что-то всегда было не так. Вот и после сегодняшней исповеди она была не спокойна.
Затемно она возвращалась со всенощной по едва освещаемой редкими фонарями дороге. Казалось, все утонуло в ночи, замерло. Только распластанные по дороге тени ветвей неугомонно подрагивали. Настя задумалась.
Страшно и дерзновенно показалось ей обращаться к Самому Господу. А с другой стороны, чувствовала – Он сейчас с ней, тут, рядом. Здесь. И как будто разрешает ей, понимает. Ждет. Ведь завтра причащение.
Возвратившись домой, первым делом она освободила стол, достала из пачки чистый лист бумаги. Собралась с мыслями. Задумалась. С благоговением, осторожно, аккуратно вывела:
– Господи, я пишу тебе…
Множество мыслей, давно скопившихся, с нетерпением ждало своего выхода. Разом нахлынуло и замерло: