Гарри Поттер и Принц-Полукровка

Никто не ответил. Гарри посмотрел через плечо Эрмионы и увидел на подушке не Биллово, а чужое, неузнаваемое лицо, так ужасно располосованное и разодранное, что походило на маску. Мадам Помфрей намазывала его раны какой-то зелёной вонючей мазью. Гарри помнил, как Снэйп своей палочкой легко залечил у Малфоя рану от Сектумсемпра.

— Вы не можите залечить их заклинанием или чем-то таким? — спросил он её.

— Здесь заклинания не работают, — ответила мадам Помфрей. — Я попробовала всё, что знаю, но они от укуса оборотня не лечат.

— Но он был укушен не в полнолуние, — Рон смотрел на лицо брата так пристально, как если бы мог вылечить его взглядом. — Бирюк не перевоплотился, так что Билл, конечно, не станет… настоящим…?

Он нерешительно посмотрел на Люпина.

— Нет, я не думаю что Билл станет настоящим оборотнем, — сказал Люпин, — но это не означает, что у него не будет последствий. Это ведь про клятые раны. Вряд ли они заживут без всякого следа, и… и у Билла теперь может появиться что-то волчье.

— Но Дамблдор-то уж наверное знает что-нибудь, что здесь сработает, — сказал Рон. — Кстати, где он? Билл дрался с этим выродком по Дамблдорову приказу, Дамблдор обязан ему, он не может оставить его в таком состоянии…

— Рон — Дамблдор погиб, — сказала Джинни.

— Нет! — Люпин дико смотрел то на Джинни, то на Гарри, словно надеясь, что тот её опровергнет, но когда Гарри не сказал ничего, Люпин осел на стуле рядом с кроватью Билла и закрыл лицо руками. Гарри никогда раньше не видел, чтобы Люпин терял самообладание, он подумал, что здесь что-то личное, что-то, касавшееся только их двоих. Он отвернулся и встретился глазами с Роном, в тишине подтвердив взглядом, что сказала Джинни.

— Как он погиб? — прошептала Тонкс. — как это случилось?

— Снэйп убил его, — сказал Гарри. — Я был там, я всё видел. Мы вернулись прямо на Астрономическую Башню, потому что там был Знак. Дамблдору было плохо, он был слаб, но я думаю, он понял, что это ловушка, когда мы услышали, как бегут к нам по лестнице. Он обездвижил меня, я не мог ничего сделать, я был под плащом-невидимкой… и тут Малфой вошёл в дверь и разоружил его…

Эрмиона прижала руки ко рту, а Рон застонал. У Луны дрожали губы.

— Пришли ещё Пожиратели Смерти… а затем Снэйп… и Снэйп сделал это. Авада Кедавра. — Гарри не мог продолжать.

Мадам Помфрей разрыдалась. Никто не обратил на неё внимания, кроме Джинни, которая прошептала: — Шшш! Слушайте!

Сглотнув, падам Помфрей прижала пальцы к губам и застыла с широко открытыми глазами. Где-то снаружи, в темноте, пел феникс; Гарри никогда ещё не слышал этой песни — пронизывающего плача ужасной красоты. И Гарри почувствовал, как и раньше при пении феникса, что эта музыка была внутри него, не снаружи: это его горе, превращённое в песню, разносилось по замковым землям.

Как долго они все стояли тут, слушая, он не мог сказать, как не мог сказать, и почему эти звуки — музыка их печали — словно утишали их боль; но, казалось, прошло много времени перед тем, как дверь в больничное крыло вновь открылась, и вошла профессор Мак-Гонагалл. Как и все, она несла следы недавнего сражения: её лицо было в ссадинах, мантия исполосована.

— Молли и Артур уже в пути, — сказала она, и чары музыки распались: все встрепенулись, как будто вышли из транса, и снова стали смотреть на Билла, или вытирать глаза и трясти головами. — Гарри, что там было? Если верить Хагриду, ты был с профессором Дамблдором, когда он… когда это произошло. Он сказал, профессор Снэйп как-то замешан…

— Снэйп убил Дамблдора, — сказал Гарри.

Мгновение она смотрела на него, затем пошатнулась; мадам Помфрей, которая, казалось, взяла себя в руки, выбежала вперёд, наколдовала стул и пододвинула его к Мак-Гонагалл.

— Снэйп, — слабым голосом повторила Мак-Гонагалл, опускаясь на стул. — Мы все этому удивлялись… но он доверял… всегда… Снэйп… не могу поверить…

— Снэйп великолепный мастер окклюменции, — сказал Люпин, необычным для него жёстким голосом. — Мы всегда это знали.

— Но Дамблдор клялся, что он на нашей стороне! — шептала Тонкс. — Я всегда думала, что Дамблдор знает о Снэйпе что-то, нам неизвестное…

— Он всегда намекал, что у него железные основания доверять Снэйпу, — бормотала профессор Мак-Гонагалл, промокая уголки глаз клетчатым носовым платком. — То есть, я хочу сказать… зная историю Снэйпа… конечно же, люди должны были удивляться… но Дамблдор говорил мне недвусмысленно что раскаянье Снэйпа абсолютно подлинно… И слова не хотел слышать против него!

— Очень бы я хотела знать, что такого Снэйп говорил ему, что его убедил, — сказала Тонкс.

— Я знаю, — сказал Гарри, и все повернулись к нему. — Снэйп передал Волдеморту сведения, из-за которых тот стал выслеживать моих маму и папу. Потом Снэйп сказал Дамблдору, что он не понимал, что делал, что очень сожалеет о том, что сделал, жалеет, что они погибли.

Все уставились на него.

— И Дамблдор в это поверил? — недоверчиво спросил Люпин. — Дамблдор поверил Снэйпу, что тот жалеет о гибели Джеймса? Снэйп Джеймса ненавидел…