Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

Я расспрашивал людей, общавшихся с Власовым, сидевших с ним в застолье, – они не видели на его лице оспин (особо отмечали склонность к загару), не слышали в его речи оканья[106], не констатировали упадка слуха; в манере себя вести не отмечена льстивость к вышестоящим, хотя было кому льстить, также и безразличие к подчиненным – солдатам и офицерам РОА, которые зачастую только ему и верили. А что, разговаривая со Сталиным по ВЧ, он вытягивался по стойке «смирно», это устав велит так говорить с вышестоящими, не исключая разговора по телефону. Наедине с трубкой можно уставом и пренебречь, говорить с Верховным сидя, но не

в присутствии генералов и штабных офицеров. Утверждают, что всем обликом – ростом, голосом, лицом – производил он сильное впечатление на многих, даже на врагов своих, среди которых самым ярым был Гиммлер. Рейхсфюрер СС считал, что Власов под Москвою нанес немецкой армии серьезнейший урон, и не мог ему этого простить – в отличие от Богомолова, который нас просветил, что никакого урона от Власова не было и быть не могло.

Впервые узнаем мы, что в Московской битве он вообще не участвовал и мое описание этого – «чистое сочинительство». Оказывается, «назначенный командующим 20-й армией 30 ноября 1941 года Власов с конца этого месяца и до 21 декабря болел тяжелейшим гнойным воспалением среднего уха, от которого чуть не умер и позднее страдал упадком слуха…». Важнейшие три недели он на командном пункте не показывался, пришлось отдуваться и подписывать приказы «за» командующего начальнику штаба Л. М. Сандалову.

Одна любопытная неувязка: в ноябре нет 31-го числа, и Власов, стало быть, не имел возможности заболеть после своего назначения, он был назначен уже больным. Почему же он не доложил о своей болезни, не попросил замены?

В. Кардин и М. Нехорошев разобрали подробно эту детективную историю и нашли ее несостоятельной. За воспаление среднего уха орденов не давали и в газетах бы про него не напечатали. Однако история эта еще детективнее. Существовал больной командующий – и может быть, с таким диагнозом, – только другой. В Германии Власов рассказывал, как в ноябре 1941-го Сталин вызвал его к себе, дал ему из своего резерва 15 танков и направил заместителем к командующему, который заново формировал 20-ю армию (расформированную после выхода из окружения под Вязьмой). Власов застал командующего тяжело больным – действительно, с конца ноября, числа с 25-го, – и принял от него командование. Имени своего предшественника он не называл – либо из деликатности, либо из-за малой известности генерала Н. И. Кирюхина. Возможно, это его действиями был недоволен Жуков, требуя – хоть и больным, но показаться на командном пункте и подписывать приказы самому, – как бы немецкая разведка чего не подумала, считает Богомолов, а я думаю – чтоб армия знала, что у нее есть командующий. Видимо, последствия болезни были тяжелы, более никогда Кирюхин армиями не командовал.

Если, наконец, обратиться к мемуарам Жукова, можно увидеть, какую высокую оценку дает он 20-й армии, предопределившей успех Западного фронта. Он, правда, не называет имени командующего, но если б то был Сандалов или Кирюхин, неужели бы Жуков избег его назвать?

Другую детективную историю рассказал Богомолов о 2-й Ударной армии, увязшей в «мешке» у Мясного Бора, на Волхове: «Из анализа всех материалов становится несомненным, что всю последнюю, роковую для него неделю Власов находился в полной прострации. Причиной этого, полагаю, явилось то, что когда на Военном совете было оглашено предложение немцев окруженным частям капитулировать, Власов тотчас сослался на недомогание и, предложив: „Решайте без меня!“ – ушел и не показывался до утра следующего дня. Военный совет отклонил капитуляцию без обсуждения, а Власов вскоре наверняка осознал, что этими тремя словами он не просто сломал себе карьеру, но фактически подписал себе смертный приговор».

Подумаем: в августе 1941 года приказ Ставки № 270 установил, что нет у нас слова «военнопленный», а есть – «предатель». Так мог ли Военный совет собраться по поводу немецкого ультиматума и оглашать его – очевидно, чтоб услышать мнения? Да никаких мнений быть не могло, единогласное «против». И мог ли Власов предложить Совету решать: сдать ли армию – не в плен, а в предатели?

Однако все это было – и заседание Совета, и «Решайте без меня!» – только повестка другая. Авиационной поддержки 2-я Ударная не имела, тут прав Богомолов, но когда надо было, самолеты и прорывались, и приземлялись. Несколько их прислал Мерецков, командующий Волховским фронтом, по приказу Сталина, – эвакуировать Власова и его штаб. Насчет себя Власов решение принял, но не счел возможным приказывать штабу – ни улететь, ни остаться. Поэтому и ушел, чтобы своим присутствием ни на кого не повлиять. Решение, которое принял Совет, должно было и обрадовать его, и опечалить, как всегда бывает, когда твои коллеги показали себя людьми, но и обрекли на гибель.