Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

Есть старая шутка, что когда мы в микроскоп рассматриваем микроба, то и он со своей стороны, сквозь те же линзы, изучает нас. Вот и я, как тот микроб, наблюдаю моего критика и вижу, что ему есть дело лишь до внешних проявлений натуры Кобрисова и совершенно чужда внутренняя мучительная коллизия. А она в том, что городишко Мырятин, почти окруженный войсками Кобрисова, обороняют русские батальоны. Это не власовцы, как огульно их называла наша пропаганда, просто русские. Для ста генералов это не проблема, но сто первый, Кобрисов, не желает быть палачом. Свои против своих! Разве это обойдешь? Но, как в статье В. Кардина замечено, «В. Богомолов не признает „Третьей силы“, даже когда факты побуждают хотя бы задуматься о ней». Скорее всего, ему просто нечего сказать сверх того, что усвоилось на политбеседах году в 1944-м и закрепилось позднее на лекциях в Высшей партийной школе при ЦК КПСС[107]

. Эта тема его «не колышет». Как не колыхала она тех рьяных мстителей, которые спешили расстрелять власовца, не спросив, что же его толкнуло в РОА. Но – как от этой темы увильнуть? Как не заметить слона

? Одним пристальным разглядыванием букашек и ловлей блох тут не обойдешься. А на то у критика должен быть не меньший запас приемов, чем у хорошего взломщика набор отмычек: есть ломик «фомка», есть «отжим ригеля», есть хитрое приспособление «уистити» и еще много всяких восхитительных штучек. Богомолов – применяет, как я бы назвал, «сдвиг по фазе». Это такой скошенный взгляд, и как бы рассеянное внимание, и как бы недопонимание прочитанного. А зато – усиленное внимание к побочному.

Так убедительно меня опровергнув насчет Апрелевки, где не могли в декабре 1941-го дать генералу дачный участок, мой критик «не замечает», что и не дали, что эта Апрелевка остается мечтою Шестерикова и поздней осенью 1943-го. И продолжает, и продолжает доказывать, трясти документами, высмеивать автора.

Еще демонстрация «невнимания»: в декабре 1941-го Кобрисов не был генерал-лейтенантом. Это не мелочь для сюжета (и, как увидим еще, для Богомолова, очень неравнодушного к званиям). В романе говорится, что очередная звездочка слетела ему на петлицу «за дела армии», которой он не командовал, провалялся в госпитале. А третья, вместе со Звездой Героя, слетает ему на погон за Мырятин, который он брать не хотел, – кусок торта, вмазанный ему «в непокорное рыло». Это уже рок, судьба, но мимо, мимо скользит скошенный взгляд.

А вот еще забавная претензия – как это Жуков, не будучи «ни маразматиком, ни постинсультником», не помнит, где он встречался с Кобрисовым? «Автор упустил, что в этом же романе в 1941 году Кобрисов… являлся непосредственным подчиненным командующего фронтом Жукова, они не могли не общаться, и то, что этот вопрос впервые возникает у маршала при случайной встрече в 1943 году, свидетельствует, что имели место перебои мышления или выпадение памяти то ли у Жукова во время боев под Москвой, то ли у Г. Владимова при написании романа». Сказать ли, что у самого г-на Богомолова «имели место перебои мышления или выпадение памяти» при писании фрагмента? Но я не верю, чтоб можно было пропустить сказанное так ясно: «…армия Кобрисова не участвовала в наступлении и не принадлежала Западному фронту. Это была одна из тех двух армий, которые Сталин наотрез отказался выделить Жукову и поставил на внутреннем полукольце обороны…» Мало этого, жена Кобрисова объясняет диспозицию: «Мы ведь, по плану, и не должны были наступать, мы только подстраховывали». И это не мимоходные замечания, на этом весь эпизод построен, как Власов умыкает бригаду, которая направлялась в распоряжение Кобрисова и заблудилась в метели. Потому и умыкнул, что «эту бригаду нельзя было выпросить у Жукова», она чужая была, как и армия Кобрисова. А впрочем, мы уже усвоили: Власов в Московской битве не участвовал, лечил среднее ухо, поэтому и всего эпизода у церкви Андрея Стратилата – не было.