Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

И уже полный «сдвиг по фазе» – о Кобрисове: «Вызванный в Ставку из-под Киева, он, доехав до пригорода Москвы и, очевидно, уже забыв о столь ответственном вызове, вдруг решает вернуться в свою армию, но, должно быть, запамятовав, где она находится, приказывает ехать… в Можайск». Опять же, не мог упустить пунктуальнейший г-н Богомолов, что Кобрисов должен в Ставке лишь «доложиться по приезде», то есть отметиться, что он в Москве, а едет он «отдохнуть в санатории, побыть с семьей», так в мягкой форме сообщает ему Ватутин, что все решено с его отстранением от армии. И не «вдруг» решает он вернуться в армию, но, услышав по радио, что награжден и повышен в звании, и значит, ему «Ставка все сказала», он остается командующим. И не приказывает он ехать в Можайск, а спрашивает водителя, хватит ли дотуда бензина. Богомолов, очевидно, не знает, что все шоссе, включая нынешний Кутузовский проспект, называлось тогда Можайским и по нему выезжали на украинские фронты. Но все эти, мягко скажем, «неточности» имеют одно назначение – увильнуть от главного, о чем и написана глава «Поклонная гора», от всех размышлений генерала, что «там, в Мырятине, русская кровь пролилась с обеих сторон, и еще не вся пролилась, сейчас только и начнется неумолимая расправа – над теми, чья вина была, что им причинили непоправимое зло… и они этого зла не вытерпели». Если этого не заметил, не прочел критик, то какой уже там Можайск, будто его «колышет», что генерал ошибся в маршруте! Всяк имеет право на чтение невнимательное, но нет права на критику невнимательно прочитанного. Зачем берется г-н Богомолов критиковать роман, не замечая, да и не желая замечать едва ли не главной его темы? С ледяным равнодушием к трагедии если не миллиона, так сотен тысяч людей – зачем писать ему книгу «о живых и мертвых, о России»?

По-настоящему интересует его – майор Светлооков. Все в нем не устраивает Богомолова: и его непонятная власть, и что он порочит командующего в глазах подчиненных, и как это он в Смерше оказался, и через два офицерских звания перескочил. А сказать по-честному – и покороче, – очень не нравится, что смершевец Светлооков – герой отрицательный.

Дотошный Богомолов приглашает меня «заглянуть в первоисточники», где предписывалось Управление Особых отделов изъять из ведения НКВД СССР и передать в Народный комиссариат обороны, «то есть ничего заново не организовывалось, просто взяли и передали всех особистов в другой наркомат, изменив только название организации, и потому никаких вакансий и возможности сказочного получения Светлооковым трех офицерских званий в реальной жизни не было и не могло быть». Я смею утверждать, что в реальной жизни не было никогда того, о чем говорит г-н Богомолов. Сменился хозяин! И не было при этом кадровых перемещений? Никого не уволили, не понизили в должности? Не набрали новых, заранее намеченных

? И не переменился самый дух учреждения? Для чего же тогда «просто взяли и передали»? Да простой переезд (равный, говорят, половине пожара) вносит перемены. Ничего не меняя, нельзя взвод передать в другую роту, а не то что сотни отделов, да еще особых

! Пример куда проще: переехала станция «Свобода» из Мюнхена в Прагу, и радиослушатели уже, верно, заметили, что едва не треть ее состава переменилась. И притом «Свобода» осталась «Свободой», а там-то появился – Смерш! Вымолвить страшно, тут тебе и «смерть», и змеиное шипение…

Есть в романе (в журнальном варианте) хронологический ляп, которого, верно, не заметил Богомолов, – и на старуху бывает проруха, – но почему-то я думаю, что так же сознательно, как я этот ляп допустил, он мне извинил его. Указ о публичной казни через повешение был от 17 апреля 1943 года, поэтому не могли казнимых вести «по снегу в сильный мороз», отчего у них «побелели уши». Но так автору показалось выразительнее, что ли, и мысль была сожалеющая о них: все-таки не весной казнят, когда умирать особенно жалко и обидно, а лютой зимою, когда смерть хотя бы снимает боль. Богомолов же, по-моему, вот почему «не заметил»: всего за три дня до этого Указа, 14 апреля, образовывались отделы Смерша, и от этого календарного соседства как-то неуютно было, слишком обнажались цели и предназначение.