Голоса тишины

Кажется, преднамеренность сменяется удачей, она же – не случайность, но вернее всего – счастье. Иерархия, в согласии с ко торой Сезанн располагал свои полотна, основывалась на «выполнении», которое, по его словам, «столь редко ему удавалось и которого столь часто добивались венецианцы»; хотя, очевидно, под этим определением он не подразумевал ни иллюзию, ни сентиментальную выразительность, ни, тем более, невозможность для зрителя обогатить своим воображением представленное зрелище: мало кто видел те бреши, которые его волновали, только он один мог бы их заполнить. Его волнение и тревога, связанные с созданием картины, а не зрелища, были таковыми, прежде всего, в процессе осуществления постоянно угрожаемой способности. Осознание этой способности, кажется, сменилось, особенно после Рембрандта, тем, что итальянцы и большинство мастеров раннего христианства давно считали системами знаний. Художник становится перманентным игроком, чьи шедевры, видимо, – выигранные партии. Но что он выиграл в собственных и в наших глазах?

Необязательно богатство материала или интенсивность, композицию или безупречность; традиция не более непременна, чем искренность: то, что продолжает относиться к великому художнику, воображает ли он, что служит Богу, красоте, самому себе или живописи, – это величайшая насыщенность его искусства. Было принято считать, что важнейшей является картина, где художник использует все средства, которыми владеет. Подчас он их использует, упраздняя: важнейшая картина Рембрандта – не «Ночной дозор», а Рубенс – не менее Рубенс, когда от сияния «

Кермессы» остаются только светлые следы «Детей Елены Фоурмен»… Эта насыщенность на больших выставках мастеров прошлого недвусмысленно указывает на подлинные шедевры. Соседство «Вывески Жерсена» отрицательно сказалось бы на полотне «Паломничество на остров Киферу». В Прадо осторожно изолировали полотно «Менины

», которое убивало половину картин Веласкеса. Возможно, какое-нибудь важнейшее произведение Тициана не затмило бы «Вирсавию» Рембрандта; но когда в Венецианской академии впервые видят «Пьету», (о которой чёрно-белые репродукции не дают ни малейшего представления и чьи размеры исключают хоть сколько-нибудь верную репродукцию в красках), нет нужды читать имя Тициана, чтобы великие окружающие его венецианцы выглядели бедными родственниками. Сколько наших мастеров раннего христианства «держатся» рядом с мастером из монастыря Вильнёв?

Ян Вермер. «Вид Делфта», 1660–1661 гг.

Учтём, что гениального художника порой воскрешает одно-единственное из его великих произведений. Воскрешение Вермеера произошло вокруг «Вида Делфта», воскрешение Латура – вокруг берлинского «Святого Себастьяна и святой Ирины», воскрешение Грюневальда – вокруг Изенгеймского алтаря. Одна важнейшая картина привела тогда к совокупности творчества, а затем – к самому художнику.

Власть этих полотен, которую не выявила никакая предвзятая идея красоты, возникла, прежде всего, как следствие их самостоятельности. Обычно картины, которые не принадлежат каким-нибудь известным художникам, принадлежат не случаю, а соратникам или эклектикам. Ни одна из этих картин не была эклектичной; и «Святой Себастьян

», совершенно очевидно, не был работой некоего «северного караваджиста». Каждое полотно выражало особый живописный мир; каждое было не вполне понятным фрагментом некоего известного языка, языка покорения.

Этот язык был бы скорее различим, если бы часто не был приглушён у всех мастеров. Упорно завоёвываемая гениальность завоёвывается не путём следования одной картины за другой. Художники, живущие живописью, подолгу писавшие лица, которые они не выбирали (не говоря о каждодневном труде), не всегда работают гениально. Они не расстаются со своей гениальностью, не смешивают её с гениальностью других мастеров: их второстепенные произведения растворяют её во вкусе времени. Если слава мастеров подталкивает подражателей к тому, чтобы размывать эту гениальность до уровня надолго избранной «манеры», тогда случается, что он, гений, за это время утрачивает неистовое звучание творчества и выживает как самый знаменитый из собственных подражателей: ученики Караваджо погребли его самого.

Ян Вермеер. «Девушка с жемчужной серёжкой», 1665 г.