Голоса тишины

Галло-римское искусство было искусством колониальным. В латинизированных регионах сохранялись особенности античного искусства, в других краях рождались коммерческие копии, не без осторожности приводимые в соответствие со вкусом древних галльских племен. Появившиеся пять столетий спустя города открыли римские, ещё не разрушенные памятники и Византию, родившуюся в пору их исчезновения, а в монастырях – византийские формы, на старинных же кладбищах – изображения лесных божеств[205], и не только на меровингских саркофагах[206]. Однако стихийное искусство поддерживается лишь в состоянии дикости, которую выражает, а вмешательство цивилизованного искусства его разрушает; искусство Чёрной Африки умирает от соприкосновения даже с ничтожными европейскими формами. В Тибете до блеска натёртый воском паркет монастырей, где расписывают буддийские образы, возникшие в Бенгалии много веков назад, отражает и бескрайние пространства снегов, и народные фетиши, всего лишь вымпелы на ледяном ветру или бычьи черепа на засохших деревьях… В Европе существовали две различные области форм и, как в Тибете, две разные, хотя и родственные, цивилизации. Когда «мир оделся в белое платье церквей», он сорвал лохмотья и шкуры животных, которыми ранее прикрывался. Воскрешение городов, неистовое стремление религиозных орденов превратить христианские изображения в проповедь (византийское искусство привлекало верующего в церковь, романский тимпан взывал к толпе на площади), сила причастия в действии

, которую несло с собой римское христианство (оно признавало средневековые касты, но оно одно их и преодолевало), – всё вырывало византийские формы из крипты, всё ярко их высвечивало и побуждало к метаморфозе, которая позволила бы христианскому искусству объединять людей в самой жизни, здесь, «на земле и сейчас».

Голова зверя с оскаленной пастью. Ок. 834 г. н. э. Один из четырёх деревянных столбов, расположенных в погребальной камере корабля викингов (драккара), найденном в Осеберге в 1904 г.

Невозможно понять природу романского искусства, покуда в нём ищут некое наследие Византии. Это ни менее умелое византийское искусство, ни более успешное византийское искусство. И оно не представляет преемства ирландской или каролингской миниатюры, испанских и прирейнских рак, переплетений мотивов животных времён Великих нашествий, носовых частей драккаров и иранских шелков, – что поочерёдно пытались передать Византии в наследство различные национальные приверженцы.

Евангелие из Линдисфарна. Лист с инципитом Евангелия от Матфея, аноним, Британская библиотека, Лондон, к. VII – н. VIII вв.

Византия была Востоком, но на Западе тех времён было много восточного и в силу влияния, и в силу родства. Человеческая фигура, вплетённая в архитектурный узор, близка куфической надписи[207]

, бородачи наших миниатюр родственны бородачам миниатюр аббасидских; бургундские концентрические волюты – византийские, но византийские волюты восходят к Багдаду. Романское искусство складывается вблизи Востока, уходя от обширного общего основания. Изобразительная манера Византии была манерой западной церкви, подобно тому, как латынь была её языком. Таким образом, необходимо было сохранять её подобие. Но также изгонять её дух, который Запад никогда не ассимилировал, как его ассимилировали славяне. Если из форм, «повлиявших» на романский стиль, вычленить не только то, что было сохранено, но и то, что было изгнано, проясняется его создание. В первый период соединяются формы, которые позволят разделить Бога и человека и украсить абстрактный мир этого одинокого Бога: носовые части драккаров и сасанидская парча, германские животные и ирландские миниатюры. В этих миниатюрах орнамент уже не служит человеку, но человек служит орнаменту: в плетёном узоре человек становится преемником кентавров и викторий, пришедших на смену анубисам и ассирийским крылатым быкам. Всё это смешивает внутри, по-видимому, близкого мира образы людей, не знавших городов, образы армориканских племён и племён, пришедших во времена нашествий, с тем, что уцелело от доисторических эпох. Это варварская абстракция, которую цивилизует только ислам, не погубив её. От византийского искусства она воспримет манеру, но не навязчивую трансценденцию. Искусство обретает христианский характер не потому, что вставляет лик Христа в узоры кочевников.

Тимпан южного портала аббатства Сен-Пьер (Муассак), украшенный рельефами на сюжеты Откровения Иоанна Богослова (фрагмент). Франция, XII в.