— О нет, прямо в вашей каюте. Мы передадим ее на Фобос, оттуда она попадет на Марс и в большую сеть Новой Батавии, потом в земную сеть и, наконец, будет отправлена на Венеру, Ганимед и дальше. В течение четырех часов ее примет вся Солнечная система. Но вам не придется и шага сделать за пределы кабины.
Большая сеть — какое искушение! Я никогда не выступал по ней, если не считать одного случая, когда пьеса с моим участием была урезана до такой степени, что лицо Великого Лоренцо оставалось на экране в течение всего лишь двадцати семи секунд. Но участвовать в передаче, полностью посвященной мне…
Дак подумал, что я собираюсь отказаться, и добавил:
— Не будет никаких сложностей. У нас есть оборудование, позволяющее произвести запись прямо на «Томми». Мы можем предварительно сами все просмотреть и при необходимости вырезать лишнее.
— Ладно. Текст у вас, Билл?
— Да.
— Дайте мне его просмотреть.
— Зачем? Ты получишь его своевременно.
— Разве это не он у тебя в руках?
— Он.
— Тогда дай мне почитать.
— Ты получишь его за час до записи, — с досадой ответил Корпсман. — Такие вещи лучше идут экспромтом.
— Экспромт требует тщательной подготовки. Билл, это моя работа, я знаю, что говорю.
— Вчера на взлетном поле ты прекрасно все проделал без репетиции. Я хочу, чтобы и здесь ты действовал так же.
Чем больше Корпсман упирался, тем сильнее пробуждался во мне властный дух Бонфорта. Думаю, Клифтон заметил, что я вот-вот взорвусь. Он примирительным жестом поднял руку и сказал:
— Билл, ради Святого Петра! Дайте ему речь.
Корпсман фыркнул и бросил мне пачку листов. В невесомости они не упали на пол, но из-за сопротивления воздуха разлетелись в разные стороны. Пенни собрала их, сложила по порядку и протянула мне. Я поблагодарил ее и, не сказав больше ни слова, стал читать.
На беглый просмотр речи мне понадобилось примерно столько же времени, сколько нужно, чтобы прочитать ее вслух. Наконец я закончил и огляделся.
— Ну? — спросил Родж.
— Примерно пять минут посвящены церемонии усыновления. Остальное — аргументы в пользу политики экспансионистской партии. В основном то же самое, что я слышал в речах, которые изучал раньше.
— Да, — согласился Клифтон, — церемония посвящения — это крюк, на который вешается все остальное. Как вы знаете, в ближайшее время мы собираемся форсировать вотум недоверия правительству.
— Я понимаю, вы не можете упустить случай лишний раз ударить в барабан. Все хорошо, но…
— Что «но»? Что вас беспокоит?
— Соответствие образу. В нескольких местах надо использовать другие слова. Это не его манера выражаться.
Корпсман взорвался и стал говорить вещи, не предназначенные для дамских ушей. Я холодно посмотрел на него.
— Послушай, Смит, — немного успокоившись, продолжил он, — кто лучше знает, как выражается Бонфорт? Ты? Или человек, писавший ему речи последние четыре года?
Я постарался сдержаться, ведь в его словах была доля истины.
— Это не имеет значения. То, что отлично выглядит на бумаге, может вовсе не оказаться таким при чтении вслух. Как я убедился, мистер Бонфорт — великий оратор. Такой, какими были Уэбстер, Черчилль и Демосфен, — умеющий сказать очень многое несколькими простыми фразами. Возьмем, к примеру, слово «бескомпромиссный», которое ты употребил дважды. Это я могу так выразиться, потому что питаю слабость к многосложным словам и люблю показать свою литературную эрудицию. Но мистер Ботфорт сказал бы «упрямый» или даже «ослиный». Потому что в этих словах больше чувства и передается оно вернее.
— Твое дело прочитать речь выразительно. А выбор слов — моя забота.
— Билл, ты не понимаешь. Меня не волнует действенность речи с точки зрения политики. Моя работа — не выходить из образа. И я не смогу ее выполнить, если буду вкладывать в уста своего персонажа слова, которыми он никогда не пользовался. Это прозвучит так же глупо и натянуто, как блеянье козла, пытающегося говорить по-латыни. Но если я прочитаю речь, используя лексику мистера Бонфорта, она подействует автоматически. Он великий оратор.
— Послушай, Смит, тебя нанимали не для того, чтобы писать речи, а чтобы…
— Прекрати, Билл, — прервал его Дак. — И поменьше этого «Смит». Правда, Родж? Что вы об этом думаете?
— Как я понял, шеф, — сказал Клифтон, — вы возражаете только против некоторых слов?
— Ну да. Я предложил бы также убрать нападки на мистера Кирогу лично и на тех, кто поддерживает его финансами. Это не похоже на мистера Бонфорта.
— Я добавил это от себя, — со смущенным видом ответил Клифтон. — Но может быть, вы и правы. Шеф всегда придерживается принципа презумпции невиновности. — Он помолчал несколько секунд. — Делайте те изменения, которые считаете нужными. Мы посмотрим запись и, если возникнет необходимость, вырежем лишнее или вообще отменим выступление «по техническим причинам». — Он жестко усмехнулся. — Вот что мы сделаем, Билл.
— Проклятье, это смешно…
— Так и будет, Билл.
Корпсман поспешно вылетел вон. Клифтон вздохнул.