Идеальная совокупность. Том 1

— Есть что сказать? — Кораблёв имел ограниченный лимит времени.

Не всё обстояло так гладко, как он изложил. Перчатки из системы доказательств можно было выкидывать. Их нашли в хозблоке, а «вундеркинд» Каблуков узаконил в суде только обыск, проведённый в жилище. Адвокат гарантированно узрит несостыковку.

— Молчишь. Объясни хотя бы про трусы и заколку в твоей квартире.

— Никакой заколки не знаю.

— Я лично у тебя её видел. Своими глазами!

— Тебе, это самое, показалось.

— Вот значит, как?!

— А ты думал?

— Хорошо, оставим заколку. Трусы чьи? Скажешь?

— Панночка одна оставила.

— Любовница?

— Партнёрша, хм, эпизодическая.

— Назови её данные.

— Проблем не хочу. От вас или от ментов утечет полюбасу, а у неё муж. Только-только с ним объяснился, неохота тратить время на новые разборки. Работы по горло.

— Мне кажется, тебе сейчас важнее снять с себя подозрения и выйти отсюда.

В ответ вялое пожатие плечами. Тягучий вздох. Сонная флегма в глазах.

И без перехода — стремительное движение вперед. Нырок!

Кораблёв инстинктивно вздрогнул.

Сцапав «Винстон», Маштаков вытряхнул сигарету. Начал терзать колёсико зажигалки, из-под кремешка сыпались искры, но огонь не вспыхивал. Зажигалка полетела обратно на стол. Стук! Маштаков суматошно охлопал себя по карманам. Вытащил из джинсов спички.

Наконец ему удалось поджечь сигарету. Алчно, со всхлипами затягиваясь, он глотал дым.

— Сутулов, это самое, старые счёты со мной сводит! — заговорил Маштаков возбуждённо, его прорвало. — Каблуков — просто балда! Но ты-то должен понимать, что серийщик не остановится. Закон парных случаев никто не отменял! С новыми эпизодами что будете делать?!

Тоже на меня вешать?! Вы, господа хорошие, натягиваете сову на глобус!

— Ты сидишь, и вчера изнасилования не было. О чём это говорит?

— Ни о чём! Я статистику вашу не знаю, но рубль за сто, каждую пятницу по графику на промысел серийщик не выходит. А может, и вышел вчера, а жертва по какой-то своей причине не заявила.

— Объясни про заколку и трусы.

— Сука, опять за рыбу деньги! Я всё сказал.

— Я так не считаю. Потерпевшая опознала изъятые у тебя трусы, как свои.

Маштаков отвернулся, изображая, что его заинтересовал деревянный ящик на стене. Короб скрывал туго скрученный брезентовый рукав для пожарного крана, а ещё — сверхчувствительный микрофон, использующийся в оперативных целях.

Мини-камера была вмонтирована в стену, распознать объектив в слюдяном зернышке мог только посвященный.

«К бабке не ходи, пишут меня, — Маштаков пытался и не мог остановить бурное дыхание. — Им признанка нужна. В любом виде».

— Ну, что ж, — Кораблёв сгреб со стола сигареты. — Фэци квод потуи, фациант мэлиора потэнтэс[117].

Маштаков криво усмехнулся:

— О, как римскому праву доцент Бибиков нас выучил. До сих пор помним!

Разговор на тему альма-матер Кораблёв не поддержал. Поднялся, кивком головы обозначил прощание.

— Александр Михалыч! — оклик догнал его в дверном проёме.

Кораблёв обернулся. Сочувственное выражение лица означало готовность выслушать исповедь.

— С днём рождения, — у Маштакова резиновая полуулыбка шла в комплекте с выражением глаз а-ля Пьеро.

Кораблёв раздражённо фыркнул, не подобрав нужных слов.

— Не я его тебе испортил! — получилось так, что последнюю фразу задержанный оставил за собой.

25

16 сентября 2007 года Воскресенье

Федеральный судья Окунев слыл оригиналом. Следственник в прошлой жизни, он имел собственное видение судебного контроля над предварительным расследованием.

Отпахав семнадцать лет следователем ЛОВД[118], на закате карьеры Алексей Романович перевелся в СУ[119]территориального облуправления. Там он, с его слов, вёл большие хозяйственные дела, из которых, впрочем, по утверждению злых языков, в суд не ушло ни одно. Подполковника, тем не менее, по должности «важняка» Окунев получил, милицейскую пенсию выработал.

Вершину юридической карьеры пенсионер МВД покорил при активном содействии теперь уже бывшего председателя городского суда Холкина, противившегося засилью женщин в своей «епархии».

Новоиспеченный судья заявил о себе очень скоро. Он принялся выдёргивать к себе милицейских следаков и поучать их уму-разуму. Вызывал помимо надзирающего прокурора. Его советы шли наперекор сложившейся практике и были облечены в форму указаний.

Следователи, разумеется, адреснулись к Кораблёву. Тот выразил категорический протест «их чести» по поводу его просветительской деятельности.

Окунев не смутился:

— У нас на «железке» квалифицировали так! Пусть так делают!

Аргументированные доводы Кораблёва, имевшего куда более обширный и разнообразный следственный опыт, отскакивали от упрямца как от стенки горох.

Постепенно, однако, отношения выровнялись. Положительную роль сыграло то, что Алексей Романович, в отличие от ряда своих коллег, оказался не подвержен коррупции. В понимании современного «государева ока» не подвержен.