Идолы театра. Долгое прощание

Современному человеку, зависимому от своих желаний, необходимо осуществить два онтологических шага на пути к одухотворению: разорвать предыдущую цепочку означающих, механически и насильственно прервав дискурс, и зачать новый каузальный ряд символов. Речь идет о негативной программе (разрыв) и позитивной программе (синтез), о метафизике и диалектике. Жезл полицейского, останавливающего прохожего или указующего путь, и жест хирурга, осуществляющего надрез одним рывком, – глубоко связаны. Сначала осуществляется надрез, гнойная рана вскрывается и вычищается, а затем в неё кладется целебное лекарство. Тоска по Отцу и потребность вернуться к нему порождают радикальную решимость морального жеста по расставанию с предшествующим бременем, способность уйти, не оборачиваясь. Противопоставление и возвращение, разрыв и синтез, новация и традиция, революция и консервация составляют единое религиозно-духовное целое – тайну поступка, секрет истинного события, его сакральный подтекст.

Благодаря психоанализу, с его мощнейшим потенциалом критики, нам уже известно, как

осуществить надрез, или прокол, нам известны многие механизмы радикального разрыва с Символическим, хотя на самом деле гавным среди них является один – трагическая комедия.

Речь идет о той высокой комедии, комедии любви, которая несет радование.

Речь здесь не идет о циничном разъедающем смехе, о либеральной иронии Трикстера, о боевитости политического активиста. Мы имеем в виду исключительно освободительный смех, духовный смех, смех со слезами на глазах, а не счастливую улыбку идиота или язвительный оскал скомороха. Комедия демонстрирует, каким образом из Реального формируется Символическое, как бытие структурирует язык и структурируется им, сдирая завесу Символического с бездны нашего бессознательного. Комедия оголяет суть вещей.

Тем самым осуществляется десублимация – процесс, обратный сублимации, подразумевающий поворот от культуры к бессознательному. Чтобы вернуться к себе подлинному, к архетипам и самости, необходимо заново осознать субъективные истоки объективных внешних сил, которые управляют нами, и почувствовать независимость от них, возможность жить и радоваться, обходясь без них. В основе радования лежит сугубо религиозное состояние – исихазм – углубленная созерцательная сосредоточенность и молитвенная аскеза. Радование есть сакральный опыт. Необходимо уяснить для себя, что воображаемые сценарии существования, технологии, бренды, роли и статусы, вещи и имена, пугающие нас и правящие нами, являются порождением нас самих.

Ад находится здесь, на земле. И этот ад создан нами. И когда-то не мы кружили вокруг мира машины, а машина кружила вокруг нас, составляя наш кибер-протез, наше приложение, продолжение нашей ограниченной телесности, но правила игры изменились, и машина желаний овладела нами, прстегнув нас к своим технологиям. Безусловно, «машинным», техногенным, является символический дискурс неолиберальной постмодерной гегемонии.

Когда-то мы наивно верили, что машина не превзойдёт нас, похитив наши сущность, целостность, непрерывность, истоки, самость, глубинные активность и пассивность. Ибо, как может рукотворное творение превзойти своего творца? Затем этой либеральной вере пришел конец, потому что машина, оторвавшись от нас, обрела автономию и аккумулировала нашу внутреннюю жизнь в своей внешней объектности, образовав демоническую фигуру гротескного заместителя Отца – субъекта глобального контроля. Чтобы отказаться от машины желаний и разорвать с её господствующими символическими означающими, надо обнаружить двойника как порождение нас и разбить зеркало – портрет Дориана Грея. «Надо» подчеркивает момент долженствования, морального усилия, в котором и состоит наша свобода как осознанная необходимость. Обращение взора внутрь себя, десублимация, божественная комедия Реального, откроет нам не только мир демонических фантазмов, но и высший сакральный опыт. В человеке ведь заложены как низменные, так и божественные чувства. И главным среди них является любовь, которая «никогда не перестает». Любовь есть пасхальное радование – место, где для смерти нет места. Любовь есть экзистенция и трансценденция. Любовь дарит нам способность испытывать и проявлять ласку, заботу, ответственность, доверие, уважение по отношению к Ближнему. Любовь к Ближнему осуществляется через любовь к Богу, к Абсолюту, к чему-то вечному, доброму и неизменному в Ближнем, в себе самом, в мире. Любовь – это гармония Реального, прообразом которой является гармония эмбриона в матке, первоединство человека с человечеством, с миром, с Отцом. Иными словами, любовь есть Отец, Отец есть Любовь, и любовь как атрибут Отца есть акциденция божественной субстанции – «Любовь Любви»[198] (С.Н. Булгаков).