Игры и люди

Эти верования причудливо противоречивы. При всей своей лживости, они выражают какое-то необходимое обольщение: провозглашают веру в дары удачи, когда они выпадают малым сим, и отрицают приносимые ими выгоды, когда ими с самой колыбели обеспечивается великолепная участь сыновьям властителей.

* * *

Подобные взгляды, при всей их массовой распространенности, не могут не казаться странными. Необходимо объяснение, соразмерное их широте и устойчивости. Они занимают место в числе постоянно действующих механизмов того или иного общества. Как мы видели, современная социальная игра

определяется спором между происхождением и заслугами, между победой, которую одерживает лучший, и счастьем, которым оделяется самый удачливый. Однако, несмотря на то что общество зиждется на провозглашаемом им всеобщем равенстве, лишь очень немногие его члены рождаются или попадают на первые места, которые очевидным образом не могут занимать все – разве что в порядке какой-то немыслимой очередности. Отсюда уловка, связанная с сопереживанием.

Рудиментарный, безобидный миметизм дает безвредную компенсацию покорному большинству, не имеющему ни надежды, ни твердого намерения попасть в слепящий его мир роскоши и славы. Mimicry здесь – диффузно-вырожденная. Лишенная маски, она приводит уже не к одержимости и гипнозу, а лишь к пустой мечтательности. Эта мечтательность зарождается в чарах темного кинозала или залитого светом стадиона, когда все взгляды прикованы к действиям лучезарного героя. Она подхватывается рекламой, прессой и радио. Она заставляет тысячи жертв завороженно отождествлять себя со своими любимыми идолами. Она заставляет их жить воображаемой пышно-насыщенной жизнью, обстановку и драматические события которой им описывают день ото дня. Хотя маску теперь носят лишь в редких случаях и она почти полностью вышла из употребления, бесконечно размытая

mimicry служит опорой или же противовесом для новых норм, которыми управляется общество.

В то же время головокружение,

лишенное своей былой власти, оказывает постоянное и мощное воздействие лишь в силу соответствующего ему искажения, то есть силой опьянения, вызываемого алкоголем или наркотиками. Подобно маскам и маскарадам, оно образует теперь всего лишь игру в собственном смысле слова, то есть деятельность упорядоченную, обособленную, отделенную от реальной жизни. Такие эпизодические роли, конечно, далеко не исчерпывают собой всей опасной мощи отныне усмиренных сил симуляции и транса. Поэтому они возникают вновь в лицемерно-извращенных формах, посреди мира, отбрасывающего их на периферию и, как правило, не признающего за ними никаких прав.

* * *

Пора делать выводы. В конечном счете, моей задачей было всего лишь показать, каким образом сочетаются между собой основные движущие силы игр. Отсюда вытекают результаты проведенного двойного анализа. С одной стороны, головокружение и симуляция, оба тяготеющие к отчуждению личности, обладают преимуществом в определенном типе общества, из которого все же не исключены состязание и удача. Просто состязание в нем не кодифицировано и занимает лишь небольшое институциональное место, если вообще его имеет, причем чаще всего оно имеет форму простого соревнования в силе или в престиже. К тому же сам этот престиж в большинстве случаев остается магическим по происхождению и фасцинирующим по природе: он достигается с помощью транса и спазмов, а обеспечивают его маска и мимика. Что же касается удачи, то она в таком обществе представляет собой не абстрактное выражение статистического коэффициента, но опять-таки тайный знак благоволения богов.