Саша останавливается:
– Закрой, другой, твой, записной… недурно, стихи, однако!
Без камеры.
На тот момент стало очевидно, что количество отснятых планов полностью соответствует спонтанно возникшему настроению.
Снимать впрок – значит нарушить естественность и непринужденность общения, значит заставлять героя делать то, к чему он не готов, что для него будет противоестественным на данный момент, а это абсолютно недопустимо в документальном кино.
Что же тогда делать?
Ждать.
И я дождался, хотя тогда замысла настойчиво дожидаться чего-либо не было.
Просто так сложилось. И уже в конце нашей прогулки Саша сказал, что хотел бы прочитать свой новый текст.
Представим себе такую мизансцену – пустая комната, на журнальном столике стоит ваза с воткнутым в нее букетом пожухлых цветов. Интерьер вполне соответствует интерьеру комнаты в доме Профферов, где сначала жил Иосиф, а потом Саша.
Соколов появляется на фоне совершенно безликой, так напоминающей шмуцтитул стены и остается один на один с камерой и своим текстом.
Голос его вырастает откуда-то из ветра, что гонит облака над Святой горой, из прибоя, из шелеста сухостоя, из пустоты коктебельского пляжа, типа того…
«Типа того что, мол, как-то там, что ли, так…
Что по сути-то этак.
Таким приблизительно образом. Потому-то и потому-то.
Иными словами, более или менее обстоятельно, пусть и не слишком подробно. Подробности, как известно, письмом, в данном случае списком, особым списком для чтения в ходе общей беседы…»
Чтение длится ровно семнадцать минут.
Во время просмотра этой сцены в кинозале часть зрителей встает и со словами: «Это издевательство какое-то…» – выходит из зала, другая же, напротив, – встречает окончание чтения аплодисментами.
Потом наступает тишина.
Перед отъездом из Коктебеля я показал Саше ту самую, 1990 года выпуска, «Школу для дураков».
И на сей раз шмуцтитул был облачен в австрийскую, периода взятия Перемышля, наглухо застегнутую на все пуговицы шинель без погон. Уже давно лишен чина и звания, оставлен здесь быть привратником, озадачен блюсти, выступать в роли соглядатая. Подносит ладонь к выцветшему, желтушного оттенка лицу и складывает ее над глазами наподобие козырька.
Отсюда, с высоты горы Клементьева (она же Планеристов), можно подолгу смотреть на море.
В одном из своих писем Соколов сообщил, что намерен приобрести двухместную байдарку – для того чтобы все-таки переплыть его.
Осуществить задуманное еще в годы юности.
Иосиф отодвигает печатную машинку.
Нет, сегодня что-то не складывается.
Подходит к окну, закуривает.
Видит, как мимо дома Профферов медленно проезжает полицейский Ford Galaxie, в котором сидит кустодия, стража при Вратах Иерусалимского Храма.
Эписодий Семнадцатый