Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

Читаем у Лимонова: «Изгнание Бродского – это изгнание импозантное, шикарное, декадентское, изгнание для людей со средствами. Географически – это Венеция, это Рим, это Лондон, это музеи, храмы и улицы европейских столиц. Это хорошие отели, из окон которых видна не облупленная стена в Нью-Джерси, но Венецианская лагуна. Единственному из сотен эмигрировавших русских поэтов Бродскому удается поддерживать уровень жизни, позволяющий размышлять, путешествовать и, если уж злиться, то на мироздание. Стихи Бродского предназначены для того, чтобы по ним защищали докторские диссертации конформисты славянских департаментов американских университетов. Автора же таких стихов следует выбирать во многие академии, что и происходит, и, в конце концов, с помощью еврейской интеллектуальной элиты города Нью-Йорка, с восторгом принявшей русскоязычного поэта в свои, я уверен, Иосиф Александрович Бродский получит премию имени изобретателя динамита… Одно время я очень завидовал его благополучию».

Писательские склоки, которые Иосиф презирал еще в Союзе, оказались (как и русский язык) выше государственных границ и политических барьеров.

Ровно, как и в Ленинградском отделении СП, в Нью-Йорке и Энн-Арборе, Париже и Мюнхене шла борьба за публикации и гонорары, за выступления и кафедры, иначе говоря, за «место под солнцем». А советский неистребимый менталитет, помноженный на твердокаменный ригоризм русской эмиграции «первой волны» и западную щепетильность, стал жирным удобрением для возникновения новой литературной номенклатуры на местах, когда Бродский и Максимов (журнал «Континент»), Морозов и Струве (издательство ИМКА-Пресс), Иловайская-Альберти (газета «Русская мысль») и Солженицын принимали решение, кто будет напечатан, а кто нет.

Хотя сама по себе ситуация была вполне узнаваемой и даже естественной, ведь кто-то должен был управлять литературным процессом – привечать или отсеивать авторов, обнадеживать или, напротив, уничтожать, выступать в роли А.А. Прокофьева и Д.А. Гранина, С.В. Михалкова и А.Т. Твардовского, М. А. Дудина и К.А. Федина.

Генерал! Мне все надоело. Мне

скучен крестовый поход. Мне скучен

вид застывших в моем окне

гор, перелесков, речных излучин.

Плохо, ежели мир вовне

изучен тем, кто внутри измучен.

Генерал! Я не думаю, что ряды

ваши покинув, я их ослаблю.

В этом не будет большой беды:

я не солист, но я чужд ансамблю.

Вынув мундштук из своей дуды,

жгу свой мундир и ломаю саблю…

Поломка сабли приравнивается к дезертирству.

Если из горна изъять мундштук, то в него нельзя будет дудеть.

А отсутствие позывного не позволит войскам подняться в атаку.

Видел ли Иосиф себя литературным «генералом», которым он стал неожиданно и, следует заметить, бессмысленно и беспощадно?

Едва ли, хотя, конечно, ощущение власти и собственной значимости, это не то искушение, от которого так легко отмахнуться – сломать саблю, выплюнуть мундштук и гордо покинуть поле боя. Особенно трудновыполнимо последнее – можно получить пулю в спину.

После двух лет проживания в Штатах Бродский признавался в двух вещах:

1 – Он по-прежнему ощущает себя здесь туристом.

2 – Ему так странно думать, что все, что он ни напишет, будет здесь напечатано.