Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

– У меня есть рукопись, которую у нас не издадут, – сказал Бродский американцу. – Не хотите ли ознакомиться?

– С удовольствием сделаю это, – ответил Мелвин и, полистав рукопись, произнес:

– Идет, мы издадим ее у себя. Как прикажете подписать?

– Только не именем автора.

– Хорошо. Мы подпишем по-нашему: Джон Смит.

Правда, в последний момент Бродский и Шахматов струсили. “Философский трактат” остался в кармане у Бродского».

Напечатанная в «Вечернем Ленинграде» явная ложь, безусловно, не заслуживала бы никакого внимания, если бы не одно обстоятельство – откуда авторы статьи, А. Ионин, Я. Лернер и М. Медведев, вообще узнали о деталях той встречи в столице Советского Узбекистана, ведь информация эта носила оперативный характер. Можно предположить, что она была специально «слита» «комитетом», но с тем условием, что будет откровенно переврана – встреча в гостиничном номере Мелвина Белли (которой не было), его готовность напечатать «философский трактат» (он отказался сразу), наконец, клоунада с псевдонимом «Джон Смит». Это было сделано исключительно в популистских целях – явить общественности абсолютного подонка и предателя, совершенно потерянного для советского общества.

Тем самым «контора» дала понять и СП, и суду, и комсомольцам, что Бродский «их», то есть находится в их разработке, и его дальнейшую судьбу будет решать исключительно «комитет».

Этот ход сработал.

Суд, как известно, превратился в обычный погром с беспочвенными обвинениями и кухонной бранью. В этом деле не нужно было разбираться, например, искать реальных свидетелей или анализировать тексты обвиняемого, дело нужно было быстро закрыть под уже заранее составленный приговор.

Из книги Якова Гордина «Дело Бродского»:

«Сорокин. Бродского защищают прощелыги, тунеядцы, мокрицы и жучки. Бродский не поэт, а человек, пытающийся писать стишки. Он забыл, что в нашей стране человек должен трудиться, создавать ценности: станки, хлеб. Бродского надо заставить трудиться насильно. Надо выселить его из города-героя. Он – тунеядец, хам, прощелыга, идейно грязный человек. Почитатели Бродского брызжут слюной. А Некрасов сказал:

Поэтом можешь ты не быть,

Но гражданином быть обязан.

Мы сегодня судим не поэта, а тунеядца. Почему тут защищали человека, ненавидящего свою родину? Надо проверить моральный облик тех, кто его защищал. Он написал в своих стихах: “Люблю я родину чужую”. В его дневниках есть запись: “Я уже давно думал насчет выхода за красную черту. В моей рыжей голове созревают конструктивные мысли”. Он писал еще так: “Стокгольмская ратуша внушает мне больше уважения, чем пражский Кремль”. Маркса он называет так: “Старый чревоугодник, обрамленный венком из еловых шишек”. В одном письме он пишет: “Плевать я хотел на Москву”».

Наиболее объемная информация о завершении суда над Иосифом Бродским прошла лишь в газете «Смена» (орган Ленинградского обкома и горкома ВЛКСМ), в статье «Тунеядцу воздается должное» (также была короткая публикация в «Вечернем Ленинграде»): «О самом Иосифе Бродском говорить уже противно. В клубе 15-го ремонтно-строительного управления, заполненном трудящимися Дзержинского района, состоялся суд над этим тунеядцем, и, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 года, принято постановление о выселении трутня из Ленинграда в специально отведенные места с обязательным привлечением к труду сроком на пять лет. К такому решению народный суд пришел после очень тщательного изучения всех имеющихся в деле документов, после внимательного выслушивания сторон… Это постановление было с большим одобрением встречено присутствовавшими в зале».

Согласно закону «о тунеядстве» максимальный срок за это преступление не может превышать два года. Откуда взялись пять лет? Это уже была другая статья, в частности, известная нам ст. 70 ч.1 УК РСФСР, по которой пятилетнее наказание отбывал Александр Аркадьевич Уманский.

Видимо, не без участия сидевшего на Красноярской зоне Олега Шахматова (он сотрудничал с «комитетом») дело Бродского «о тунеядстве» было негласно переквалифицировано в дело об «антисоветской агитации и пропаганде», что тянуло за собой определенный род процедурных особенностей, а также взаимодействия с КГБ, дабы избежать строгого или особого режима содержания в колониях в уголовной среде, лагерных этапов и каторжных тюрем.

Показательно, что сразу после завершения суда над Иосифом Бродским и вынесения ему приговора СП Ленинграда полностью утратил к нему всякий интерес, благо что внутрикорпоративные задачи в Союзе (на волне судебного разбирательства) были решены, а сам молодой поэт изначально ничего кроме раздражения у руководства СП (в том числе и у руководства молодежной секции Союза) не вызывал.

В это время Анна Ахматова скажет: «А о Гранине больше не будут говорить: “это тот, кто написал такие-то книги”, а – “это тот, кто погубил Бродского”. Только так».