Из эссе Иосифа Бродского «Меньше единицы»: «По безнадежности все попытки воскресить прошлое похожи на старания постичь смысл жизни. Чувствуешь себя, как младенец, пытающийся схватить баскетбольный мяч: он выскальзывает из рук. Я немногое помню из своей жизни, и то, что помню, – не слишком существенно. Значение большинства мыслей, некогда приходивших мне в голову, ограничивается тем временем, когда они возникли. Если же нет, то их, без сомнения, гораздо удачнее выразил кто-то еще. Биография писателя – в покрое его языка. Помню, например, что в возрасте лет десяти или одиннадцати мне пришло в голову, что изречение Маркса “Бытие определяет сознание” верно лишь до тех пор, пока сознание не овладело искусством отчуждения; далее сознание живет самостоятельно и может как регулировать, так и игнорировать существование. Для того возраста это, безусловно, было открытием – но отмечать его вряд ли стоит, и другие наверняка сформулировали его лучше. И так ли уж важно, кто первым раскусил духовную клинопись, прекрасным образчиком коей является “бытие определяет сознание”?»
«Познавание несчастий» начинается с детства, с первых разгадываний хитросплетений языка, который и хранит в себе всю полноту информации о том, что такое есть счастье, а что – несчастье, что – добро, а что – зло. Жизнь конечна, а язык бесконечен, следовательно, знание своей меры приходит от умения вместить в себя живую мысль, которая может быть сформулирована только живым языком. Когда же объем памяти и дарование мыслить иссякают, заканчивается и жизнь. Не познав несчастий, не достигнешь и предела жизни, потому как невозможно пребывать в постоянном умственном молчании. Этим даром не обладали ни ветхозаветные старцы, ни святые отшельники Древней Церкви.
Да и бессмертие, если честно, пугает, вызывает недоверие что ли…
Наверное, об этом и думал Иосиф, оказавшись на подмостках клуба 15-го ремонтно-строительного управления, что располагался по адресу – Ленинград, Фонтанка, 22.
Эписодий Десятый
В Вологду прибыли ночью. Перед стрелкой вагонзаки отцепили от «дальнего следования» и мотовозом отогнали на запасной путь в свет прожекторов, что лупили по всему периметру отстойника-запретки.
После остановки вагонов автоматчики с собаками тут же выстроились в коридоры от тамбуров до накопителя – деревянного барака с огромной двухстворчатой дверью-воротами, в которую, наверное, мог бы въехать грузовик, и слепыми зарешеченными окнами.
Раздался протяжный гудок мотовоза. Вероятно, он стал командой к одновременному открыванию тамбурных дверей, потому как сразу после абсолютно подобного передергиванию затвора автомата скрежету замков началось движение, а собаки, почуяв запах давно не мытых человеческих тел, пота, мочи, табака вперемешку с креозотом, машинным маслом и углем, принялись надрывно лаять и рваться с поводков.
Первыми погнали рецидивистов, которые уже кроме как с заложенными на затылок руками и полуприсядом перемещаться не умели. Искоса посматривали на собак, на конвойных, придурковато щерились.
Иосиф пошел вторым эшелоном.
Замыкали шествие старики.