Иосиф Бродский. Жить между двумя островами

Из эссе Иосифа Бродского «Неотправленное письмо»: «Письмо, буквы должны в максимальной степени отражать все богатство, все многообразие, всю полифонию речи. Письмо должно быть числителем, а не знаменателем языка. Ко всему, представляющемуся в языке нерациональным, следует подходить осторожно и едва ли не с благоговением, ибо это нерациональное уже само есть язык, и оно в каком-то смысле старше и органичней наших мнений. К языку нельзя принимать полицейские меры: отсечение и изоляцию. Мы должны думать о том, как освоить этот материал, а не о том, как его сократить. Мы должны искать методы, а не ножницы. Язык – это великая, большая дорога, которой незачем сужаться в наши дни».

Таким образом, язык иррационален, потому как существует по собственным законам, неподвластным законам общества, экономическим законам. Интуитивное подчинение этим законам (происходящее от внутренней полноты, разумеется) парадоксальным образом дарует власть над языком. Но, как утверждает Оден, «в тот момент, когда твое эго исчезает, исчезает и власть над языком».

Утрачивается обретенные в тексте Пространство, интонация, останавливается Время. Происходит умирание.

Читаем в «Погребальном блюзе» Уистена Хью Одена:

Часы останови, пусть телефон молчит,

Дворняга пусть над костью не урчит,

Дробь барабанов приглушили чтоб,

Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.

Пусть банты черные повяжут голубям.

Аэроплан кружа пусть накропает нам

Со стоном – Мертв, и, умножая грусть,

Регулировщики в перчатках черных пусть.

Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,

Воскресный отдых, будних дней итог.

Мой полдень, полночь, песня, болтовня.

Я думал – навсегда. Ты опроверг меня.

Не нужно звезд, гаси их по одной,

С луной покончи, солнце – с глаз долой!

И, выплеснув моря, смети, как мусор, лес.

Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.

Когда Иосиф оказался в Европе и встретился с автором этих строк, то в первую очередь был поражён изборожденным величественными морщинами-оврагами, морщинами-буераками лицо поэта. Сложилось впечатление, что так и должно выглядеть овеществленное Время, вошедшее вглубь человека, исчезнувшее в нем, но оставившее при этом после себя следы в Пространстве.

Печать времени на лице.

Из интервью Иосифа Бродского, данного Соломону Волкову: «Его (лицо Уистена Хью Одена. – Прим. авт.) часто сравнивали с географической картой. Действительно, было похоже на географическую карту с глазами посредине. Настолько оно было изрезано морщинами во все стороны. Мне лицо Одена немножко напоминало кожицу ящерицы или черепахи… Поразительное лицо. Если бы я мог выбрать для себя физиономию, то выбрал бы лицо либо Одена, либо Беккета. Но скорее Одена… Мимика его была чрезвычайно выразительна. Кроме того, по-английски с неподвижным лицом говорить невозможно. Исключение – если вы ирландец, то есть если вы говорите, почти не раскрывая рта… Он был монологичен. Он говорил чрезвычайно быстро. Прервать его было совершенно невозможно, да у меня и не было к тому желания. Быть может, одна из самых горьких для меня вещей в этой жизни – то, что в годы общения с Оденом английский мой никуда не годился. То есть я все соображал, что он говорит, но как та самая собака, сказать ничего не мог. Чего-то я там говорил, какие-то мысли пытался изображать, но полагаю, что все это было настолько чудовищно… Оден, тем не менее, не морщился. Дело в том, что в настоящих людях… в людях реализовавшихся есть особая мудрость… Это чутье, этот последний, главный инстинкт связан с самореализацией и, как это ни странно, с возрастом. То есть до этого доживаешь – как до седых волос, до морщин».

Географическая карта с глазами посередине висит на стене.

Глаза, разумеется, подрисовал сам шариковой ручкой.

Фотография Сэмюеля Беккета, выполненная Брюсом Дэвидсоном в 1964 году в Нью-Йорке, тоже висит на стене в рамке.

А вот портрет Роберта Ли Фроста в шляпе с цветком, снятый Говардом Сохуреком в 1957 году, стоит на столе, прислоненный к печатной машинке. Другое дело, что, когда надо работать, фотографию приходится убирать, дабы она не мешала движению каретки. Вот так и кочует Фрост от печатной машинки к книжной полке, от книжной полки к настольной лампе, и так до бесконечности.

Известно, что черно-белая фотография при удачном освещении хорошо передает морщины на лице, как графику, как экслибрис, как печать времени.