Читаем История греческой литературы Том II полностью

Письма же, наоборот, тематически относятся к позднему периоду жизни оратора. Большинство исследователей отвергает их подлинность. 1-е письмо — "О единомыслии" — содержит призывы в связи с войной, предпринимаемой после смерти Александра; 2-е — О своем возвращении"; 3-е — "О сыновьях Ликурга, взятых под стражу"; 4-е — "О поношении со стороны Ферамена"; здесь почти все мысли и чуть ли не целые выражения взяты из речи "О венке"; 5-е — "К Гераклеодору", бывшему ученику Платона, — содержит похвалу Платону и ходатайство за некоего Эпитима, являющегося другом автора; 6-е письмо — "К Совету и народу афинскому": это — сопроводительная записка вестнику, сообщавшему об одной битве в Пелопоннесе.

Если, таким образом, в собрание сочинений Демосфена включается немало произведений, ему не принадлежащих, то, с другой стороны, там нет нескольких речей, которые известны по заголовкам, приводимым древними, как, например, речь "Против Пифона" (которой Демосфен гордился), "К фиванцам", "Против Сосикла" и др. Конечно, политический деятель такого масштаба, как Демосфен, имел поводы для произнесения значительно большего количества речей, чем то, которое значится в собрании его сочинений; но речи эти, не будучи никем записаны, так и исчезли, сам же Демосфен издавал в виде брошюр лишь то, что ему представлялось особенно важным.

г) Язык и стиль Демосфена

Язык Демосфена — чистый аттический язык его времени. Он не употребляет ни архаизмов, ни поэтических слов, не образует сам новых слов, как делает, например, Фукидид. Как заметил еще Дионисий ("О силе Демосфена", стр. 1124, 18 сл.), в речах, произнесенных Демосфеном в народном собрании, слог более высокий, чем в судебных речах, составленных им для частных лиц, где он иногда употребляет выражения народного разговорного языка, поговорки и т. п. Пристрастие Демосфена к Фукидиду обнаруживается в употреблении им некоторых оборотов, особенно свойственных языку Фукидида, например инфинитива с членом, прилагательных среднего рода в смысле отвлеченных существительных. Из-за таких оборотов некоторые из его ранних речей, как, например, речь "О симмориях" (XIV), так же темны, как речи у Фукидида. Очень часто Демосфен употребляет несколько синонимов для выражения одного и того же понятия; цель такого повторения — заставить слушателей обратить внимание на это понятие. Таких примеров у Демосфена много: λεγέτω καὶ συμβουλευέτω — пусть говорит и советует" (IX, 76); ἤδεσθαι καὶ χαίρειν — "радоваться и веселиться" (XIX, 140); κλαίειν καὶ δακρύειν — "плакать и лить слезы" (XXI, 187); ῥῄματα καί λόγους — "слова и речи" (XVIII, 308) и др. Для этой же цели Демосфен оставляет среди фразы около важных по значению слов слова с малым значением: клятвы ("клянусь богами"), формулы ("как я думаю"), обращения ("афиняне!") и т. п., благодаря чему важные слова более выделяются.

Согласно учению Исократа, Демосфен избегает "зияния"; в более ранних речах он соблюдает этот закон строго (хотя все-таки с исключениями), но впоследствии нередко делает отступления от него, особенно в конце предложения перед остановкой в произношении.

Ученые нового времени отмечают в языке Демосфена еще одну особенность, которая показывает его стремление к благозвучию: он избегает скопления кратких слогов и потому не допускает постановки рядом более двух кратких слогов; исключения, впрочем, есть. Благодаря такому построению фразы у него преобладают долгие слоги.

Расположение слов в предложении в древних языках более свободно, чем в новых западноевропейских; русский язык в этом отношении близок к древним. У Демосфена расположение слов очень свободно: части какого-нибудь смыслового сочетания нередко бывают отделены одна от другой. Это делается до известной степени под влиянием логического ударения: на первом и на последнем месте предложения ставятся слова, имеющие логическое ударение; но сильно влияло на расстановку слов и стремление к благозвучию: надо было расставить слова так, чтобы не получалось "зияния", скопления кратких гласных, неприятного для слуха сочетания согласных и т. п.

Что касается ритма речи, то у Демосфена не наблюдается резко выраженного тяготения заключать фразу некоторыми излюбленными сочетаниями слогов, как это было, например, у Цицерона; у Демосфена фраза может оканчиваться разными ритмами, но все-таки особенно он любил окончания ("клаузулы"), состоящие из кретика со спондеем (-U---), например πᾶσι καὶ πάσαις, и из хорея со спондеем (-U--), например πᾶσιν ύμίν, как указывает Квинтилиан (IX, 4, 73), ссылаясь на начало речи "О венке".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука