История моих книг. Партизанские повести

Впопыхах прибежал киргиз — работник о. Гавриила.

— Айда… Завут, бакчи. Чай пить иди.

И ушел по улице, махая рукавами бешмета и пряча в пыли острые носки байпак.

Бахчи за церковью, а к церкви кладбищенской идти через два базара — жара, духота, истома.

Все же шел.

Лавки открыты. Как всегда, гуськом, словно в траве, ходят от лавки к лавке, прицениваются киргизы. Толстые ватные халаты-чапаны перетянуты ремнями, в руках плети. Киргизки в белых чувлуках и ярких фаевых кафтанах.

Торговцы — кучками, указывают на берег. Указывай не указывай, — ничего не поймешь. На дощатых заборах измазанные клейстером афиши, воззвания. Красногвардеец, верхом с лошади, приклеивал еще какие-то зеленые. Низ афиши приклеить трудно- длинная, — и висла она горбом, пряча под себя подписи. А подписано было: "Василий Запус".

Протоиерей о. Гавриил сидел на кошме, а вокруг него и поодаль — люди.

— Присаживайтесь, Кирилл Михеич. Арбуза хотите?

— Нет.

— Ну, дыни?

— Тоже не хочу.

— Удивительно. Никто не хочет.

Учитель Агатов кашлянул и, взяв ломоть, сказал:

— Позвольте…

На что протоиерей протянул ему ножик.

— Герой. Кушайте на здоровье. Арбуз нонче поразительный. Дыню не видал такую. А все зря.

А на это архитектор Косітырев сказал:

— Из Индии на континент всевозможный фрукт вывозится. А у нас — бунт, и никто не хочет не только арбузов, но и винограда.

— Угостите, — сказал Агатов. — Съем виноград.

Здесь встал на колени Артемий Трубычев. На коленях стоять ему было неудобно, и он уперся в арбуз пальцами.

Саженях в пятидесяти из шалаша выполз старик сторож и ударил в трещотку, отгоняя ворон от подсолнухов. В городе орал пароход; у Иртыша стреляли. Ломкие под кошмой потрескивали листья. Тыквы — желтые и огромные — медово и остро пахли. И еще клейко пахнул горбатый и черноликий подсолнечник.

Артюшка, перебирая пальцами по арбузу, как по столу, говорил:

— Граждане! Нашему городу угрожает опасность быть захваченным большевиками. Имеются данные, что комиссар Запус, приехавший с западного фронта! имеет тайные инструкции избрать Усть-Монгольск базой организации большевицкой агитации в Киргизской степи, Монголии и Китае. Имеются также сведения, что на деньги германского правительства, отпущенные Ленину…

— Сволочи!.. — крепко сказали позади Кирилла Михеича. Он обернулся и увидал сыновей генеральши Саженовой.

— В противовес германским — вильгельмовским плияниям, имеющим целью поработить нашу родину, мы должны выставить свою национальную мощь, довести войну до победоносного конца и уничтожить силы, мешающие русскому народу. С этой целью мы, группа граждан Усть-Монгольска, с любезного разрешения отца Гавриила созвали вас, чтобы совместно выработать меры пресечения захвата власти. Нам нужно озаботиться подготовкой сил здесь, в городе, потому что в уезде, как донесено в Группу общественного спасения, группирует вооруженные силы среди казаков и киргизов хан Чокан, и я…

— Артюшка! — крикнул отчаянно Кирилл Михеич.

— Не прерывайте, Кирилл Михеич, — проговорил Артюшка и, хлопая ладонью по арбузу, продолжал решительно высказывать предложения Группы общественного спасения: — Захватить пароход… Арестовать Запуса — лучше всего на его квартире… Казакам разогнать Красную гвардию… Командировать в Омск человека за оружием и войском… Избрать комитет спасения…

Рядом с Артюшкой на кошме сидел штабс-капитан Подащук, пожилой усталый чиновник с почты. Шестой год влюблен он в Ларису, дочь Пожиловой — мельничихи, и Кирилл Михеич помнил его только гуляющим под руку с Ларисой. А сейчас подумал: "Чего он не женился?"

За о. Гавриилом, рядом с братьями Саженовыми, был еще бухгалтер из казначейства — Семенов, лысый, в пикейной паре. Он был очень ласков и даже очки протирал — словно гладил кошку. Он увидал, что Кирилл Михеич смотрит на него, подполз и сказал ему на ухо:

— Глупо я умру. Нехорошо. Чего ради влип, не знаю…

Тут Кирилл Михеич, вспомнив что-то, сказал:

— А по-моему, плюнуть…

Артюшка поднял руки над арбузом и спросил решительно:

— На что плюнуть?…

Кирилл Михеич пошевелил бородку по мягкой кости и ответил смущенно:

— Воопче. Зря, по-моему. — Он вспомнил Саженову-старуху и добавил: — Вырежут…

— Большевики?

— Обязательно. О чем и говорят. И ты зря лезешь. Я бабе твоей от квартеры откажу. Хоть и родня, а мне из-за вас помирать какой план? Брось ты… На казаков какая надежда? Брехать любят, верно. Я с ними церкви строил, знаю. Хуже киргизов.

— Следовательно, с предложениями Группы вы не согласны?

Кирилл Михеич вынул платок, утер щеки, высморкался и опять сунул платок.

— Силы у вас нету…

— Две сотни казаков хоть сейчас. Под седлом.

— Вырежут. Впрочем, дело ваше, а меня, Иван Владимирович, избавь. Мое дело сторона…

Протоиерей грохнул арбуз о кошму и вскочил.

— Вот и води с таким народом дела! — закричал он пронзительно. — Бегите вы в степь, как и все бегут… Иначе убью! Посохом убью!

Вороны метнулись от подсолнечников. Он сбавил голос:

— Раз у тебя родственник, Артемий Иваныч, такой вояка за родину, я и думал — не подгадит, мол, Кирилл Михеич…

— Родствештик-то он по жене… А жена… воопче.