История моих книг. Партизанские повести

— Воспче, воопче!.. — закричал опять протоиерей. — Вы не воопче говорите, а за себя. Ради вас же стараются… Я думал подряды вам устроить побольше. Семнадцать церквей получили. Убью!

— Что вы меня, отец Гавриил, церквами-то корите? Я их не воровать берусь, а строить. Да ну их…

Протоиерей торопливо перекрестил его. Кирилл Михеич сплюнул и сказал тише:

— С такими работниками сортира не выстроишь, не то что в готическом стиле. Надоели они мне все. Столько убытков несут-и я и они, господи… Ну, согласен я. Сколько денег надо?

Поднимались. Архитектор скатывал кошму. Артюшка вежливо собирал корочки расколотого арбуза. Когда кошма докатилась до него, он вдруг яростно стал топтать корки по кошме. Архитектор, колыхая шлемом, хохотал.

Протоиерей подмигнул:

— Мы наладим. Не так, тогда этак… Я сегодня обедню не стал служить, проповедь отложил, а тут даже арбуз не съели… Человеки-и!..

Кирилл Михеич спросил протоиерея:

— Вы, батюшка, семян мне не одолжите?…

— Каких тебе?

— Арбузных. От этих полос, подле коих рассуждали. Крупный арбуз и главное крепок, — как по нему Артюшка бил, — хоть бы што… Мне на бахчу такой, а то в Омск отправляю, мнется. Арбуз для этого надо крепкий.

Протоиерей подумал и сказал:

— Могу.

Кирилл Михеич счистил приставшую от кошмы шерсть и посоветовал:

— Я тут почесь всю ночь просидел — программу большевицкую читал. Читал, отец, читал… Ведь я скажу тебе — нет такого плана, чтоб не понял. Хоть на всю землю здание — пойму. А тут, пошто, откуда оно — никак не вникну. Туман.

— Не читал, не интересуюсь.

— Твое дело церковное. Может, и грешно… Как ты, отец полагаешь: скажем, отымут… дома там, имущество. Надолго?

— А я думаю, коли отымать, так и совсем отымут. Отымут, а потом сожгут. В чужом добре жить невозможно.

На назьмах, подле белой уездной больницы, расстались.

Архитектор Костырев, Кирилл Михеич и протоиерей шли вместе.

В самом городе, как заворачивать из-за сельскохозяйственной школы на Троицкую улицу, — за углом в таратайке ждала их матушка Вера Николаевна. Лицо у ней как-то смялось, одна щека косо подрыгивала, а руки не могли удержать вожжей.

— Куда тебя, — спросил протоиерей, — таку рань?…

И тут только заметили, что попадья в азяме, киргизском малахае и почему-то в валенках. Тряся вожжами по облучку, она взвизгнула, оглядываясь:

— Садись…

Протоиерей тоже оглянулся. У палисадника через загородку пегий теленок силился достать листья тополей. Розовую шею царапали плотные перекладинки, и широкие глаза были недовольны.

— Ищут!.. — взвизгнула попадья, вдруг выдергивая киргизскую купу. — Надевай.

Протоиерей торопливо развернул купу. В пыль выпал малахай.

Архитектор дернул Кирилла Михеича за пиджак.

— Пошли… Наше здесь дело?… Ну-у… Кто донес?

Протоиерей, продергивая в рукава руки, бормотал:

— Кто ищет-то? Бог с тобой…

— Залезай, — визжала попадья. — Хочешь, чтоб зарезали? Ждать будешь?

Она вытянула лошадь кнутом по морде. Лошадь, брыкая, меся пыль, понесла в проулок, а оттуда — в степь.

Кирилл Михеич торопливо повернул к дому. Архитектор забежал вперед и, расставляя руки, сказал:

— Не пущу!

— Окстись, парень. К собственному дому не пустишь.

— Не пущу!

Вся одежда на архитекторе была в пыли, на шлеме торчали навоз и солома. Бритые губы провалились, а глаза были как растрепанный веник.

— Не пущу… — задыхаясь и путаясь в слюне, бормотал он, еще шире раздвигая руки — донесешь…

Я, брат, вашего брата видел много… Провокацией заниматься?

Кирилл Михеич отодвинул его руку. Архитектор, взвизгнув, как попадья, схватил его за полу и, приближая бритые губы к носу Кирилла Михеича, брызнул слюной.

— Задушу… на месте, вот… попробуй.

Здесь Кирилл Михеич поднес к его рту кулак и сказал наставительно:

— А это видел?

Ударил. Архитектор выпустил полу и, охнув, побежал в проулок. Кирилл Михеич окликнул:

— Эй, обождь… (Он забыл его имя.) Ладно, не пойду. Только у меня ведь жена беспокоится.

Архитектор долго тряс его руку, потом на кулаке оправил и вычистил шлем.

— Я, Кирилл Михеич, нервный. От переутомления.

Я могу человека убить. О жене не беспокойтесь. Мы ей записку и с киргизом. Они — вне подозрений.

— Кто?

— Да все… — Он косо улыбнулся на шлем. — Продавил. Где это?… Ко мне тоже нельзя. Может, меня ждут арестовать. Пойдемте, Кирилл Михеич, на площадь, к собору. Народ-то как будто туда идет…

Из переулков, из плетеных и облепленных глиной мазанок, босиком, в ситцевых пестрых рубахах, сбегались на улицу мещане. Останавливались на середиие и долго смотрели, как бабы, подобрав юбки и насунув на брови платок, бежали к площади.

Мещане вскинули колья на плечи и плотной толпой, в клубах желтой и пахучей пыли, пошли на площадь.

— Зачем это? — спросил архитектор.

Желтобородый и корявый мещанин остановился, лениво посмотрел на него и безучастно сказал:

— Спички нет ли?… Закурить. А бегут-то большавиков бить, в церкви, бают, пулемет нашли. Отымать приехали. И попа повесили… на воротах.

— Не бреши, — сказал Кирилл Михеич.

Архитектор никнул в шлем. Мещанин побежал догонять, одна штанина у него была короче, — и казалось, что он хром…

Архитектор значительно повел согнутой кистью руки:

— Видите?…