История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1

"И конечно! — твердилъ Блинскій, сверкая глазамя и бгая изъ угла въ уголъ, — конечно дороже. Я не для себя одного, я для своего семейства, я для другого бдняка въ немъ пищу варю — и прежде, чмъ любоваться красотою истукана, будь онъ распрефидіасовскій Аполлонъ — мое право, моя обязанность накормить своихъ и себя, назло всякимъ негодующимъ баричамъ и виршеплетамъ!" Блинскій сознавалъ крайность, несправедливость своего пристрастнаго, непримиримаго отношенія къ тому, что противорчило его убжденіямъ, но фанатически стоялъ за свою «нетерпимость». "Если сдлаюсь терпимымъ, — писалъ онъ, — знай, что съ той минуты во мн умерло то прекрасное-человческое, за которое столько хорошихъ людей любили меня больше, нежели сколько я стоилъ того". "Я знаю, что сижу въ односторонности, — пишетъ онъ въ другомъ письм,- но не хочу выходить изъ нея — и жалю и болю о тхъ, кто не сидитъ въ ней! Этотъ партійный «фанатизмъ» наложилъ тяжелую печать на литературную дятельность Блинскаго въ послдній періодъ его творчества.[187]

Блинскій въ интимномъ кругу друзей. Блинскій и славянофилы.

При строгостяхъ тогдашней цевзуры, своихъ новыхъ "убжденій" Блинскій не могъ печатно проявлять, — свои «идеи», — онъ могъ проводить ихъ лишь въ дружескихъ, интимныхъ бесдахъ да въ письмахъ. И вотъ, вмст со своими друзьями-едивомышленниками, онъ внимательво слдитъ за политическою жизнью Европы, интересуется всми иностранными лвтературными новинками, главнымъ образомъ, по вопросамъ соціологическимъ. Въ печати же свой неизрасходованный пылъ "неистовый Виссаріонъ" тратилъ главнымъ образомъ, на высмиваніе славянофиловъ, не стараясь особенно вникнуть вь ихъ философскіе взгляды, и съ легкою совстью путая ихъ взгляды со взглядами Погодина и Шевырева, — главными литературными застрльщиками "оффиціальной народности". Между тмъ, съ славянофилами y него до конца жизни осталось нчто общее: да это и немудрено, — и онъ, и они — вышли вс изъ-подъ крыла Станкевича, воспитались на Гегел.[188]

Блинскій, напримръ, съ неменьшею страстностью, чмъ т же славянофилы, чмъ Гоголь, всегда интересовался русскимъ народомъ, пытался себ опредлить его "духъ".

Блинскій и "русская народность".

"Русская личность пока — эмбріонъ, — писалъ онъ въ одномъ письм,- но сколько широты и силы въ натур этого эмбріона! какъ душна и страшна ей всякая ограниченность и yзкость! Она боится ихъ, не терпитъ ихъ больше всего — и хорошо, по моему мннію, длаетъ, довольствуясь пока ничмъ, вмсто того, чтобы закабалиться въ какую-нибудь дрянную односторонность! Русакъ пока еще, дйствительно, ничего, но посмотри, какъ онъ требователенъ, не хочетъ того, не дивится этому, отрицаетъ все, а, между тмъ, чего-то хочетъ, къ чему-то стремится!". Такимъ образомъ, если славянофилы и Гоголь идеализировали положительные идеалы русскаго народа, воплотившіеся въ "народ-богоносц", "народ-пахар", святомъ подвижник древней Руси, — Блинскій идеализировалъ силу «протеста» и «критицизма», дйствительно, имющуюся въ русскомъ народ: былинный образъ Василія Буслаева, многія пословицы русскаго народа, русскіе реформаторы, въ род св. Владимира и Петра, еретики древней Руси — вотъ, представители этого "протестующаго начала".

Блинскій не прочь былъ идеализировать даже современное русское общество, только идеальныхъ героевъ онъ искалъ совсмъ не тамъ, гд Гоголь. "Что хорошіе люди — говорилъ онъ — есть везд, объ этомъ и говорить нечего, что ихъ на Руси, по сущности народа русскаго, должно быть гораздо больше, нежели какъ думаютъ сами славянофилы, и что, наконецъ, Русь есть по преимуществу страна крайностей и чудныхъ, странныхъ, непонятныхъ исключеній — все это для меня аксіома, какъ дважды два четыре", — но изображать этихъ героевъ въ литератур было нельзя, — ихъ, по словамъ Блинскаго, не пропустила бы "цензурная таможня". "А почему? — продолжаетъ онъ, — потому именно, что въ нихъ человческое — въ прямомъ противорчіи съ тою общественною средою, въ которой они живутъ. Мало того: хорошій человкъ на Руси можетъ быть вногда героеиъ добра, въ полномъ смысд слова, но это не мшаетъ ему быть, съ другихъ сторонъ, гоголевскимъ лицомъ: честенъ и правдивъ, готовъ за правду на пытку, на колесо, но — невжда, колотитъ жену, варваръ съ дтьми".

Успхъ Блинскаго въ сред читателей.

Долго работалъ Блинскій въ "Отечественныхъ Запискахъ". Это была пора расцвта его таланта. Съ жадностью читались его статьи молодежью, заучивались наизусть, какъ стихи. Наконецъ, въ силу принципіальныхъ разногласій, онъ разошелся въ 1846 г. съ издателемъ. Опять подошли крутыя времена, — тмъ боле, что теперь Блинскій былъ уже семейнымъ человкомъ и, къ тому же, обострилась его хроническая болзнь легкихъ. Въ цляхъ леченія здилъ онъ и на югь Россіи, но эта кратковременная поздка мало пользы принесла ему: плоть его замтно разрушалась, но духъ горлъ все тмъ жо огнемъ.

"Современникъ".