5) Вліяніе Шекспира сказалось на нкоторыхъ частныхъ заимствованіяхъ: слдуя англійскому писателю, Пушкигъ хотлъ въ своей пьес дать драматическую «хронику», — нчто въ род "трилогіи", въ которой "Борисъ Годуновъ› былъ бы лишь первой частью (за ней должны были слдовать — "Димитрій Самозванецъ" и "Василій Шуйскій"). Кром того, согласно указаніямъ изслдователей, заимствовалъ Пушкинъ отдльные стихи и даже сцены изъ "Ричарда III", "Генриха I", "Генриха ".
6) Но не въ этихъ деталяхъ главное значеніе вліянія Шекспира. "Истина страстей, правдоподобіе чувствованій въ предлагаемыхъ обстоятельствахъ", "правдоподобіе положеній", естественность діалога — вотъ, "настоящіе законы трагедіи", по мннію Пушкина, изучившаго Шлегеля и Шекспира. Это новшество и было главнымъ заимствованіемъ нашего великаго поэта у Шекспира.
Н.
Раевскій, заинтересованный пьесой Пушкина, еще до ея окончанія, давалъ поэту такіе совты-предсказанія: "ты сообщишь діалогу движеніе, которое сдлаетъ его похожтмъ на разговоръ, a не на фразы изъ словаря, какъ было до сихъ поръ. Ты довершишь водвореніе y насъ простой и естественной рчи, которой еще наша публика не понимаетъ… Ты сведешь, наконецъ, поэзію съ ходуль…". И Пушкинъъ оправдалъ это предсказаніе прозорливаго друга.Изъ взглядовъ самого Пушкина на свою «драму» видно, что онъ считалъ свое произведеніе «романтическимъ», себя — реформаторомъ русской драмы. Зная характерныя черты романтизма, допускавшаго даже то, что мы называемъ «натурализмомъ»,[41]
мы, дйствительно, можемъ, вслдъ за Пушкинымъ, назвать его драму «романтической». Но, употребляя терминъ, который былъ ему еще невдомъ, мы съ большимъ правомъ назовемъ его пьесу "реалистической".О вліяніи "Исторіи Государства Россійскаго" Карамзина на драму Пушкина много говорено было въ русской критик. Современники Пушкина готовы были видть въ его пьес "отрывки изъ X и XI т. исторіи, передланные въ разговоры". Несомнино, въ происхожденіи драмы Исторія эта сыграла большую роль: X и XI томы, заключающіе въ себ эпоху еодора Іоанновича, Бориса Годунова и Смутнаго времени вышли въ свтъ въ 1824-омъ году, т. е. за годъ до написанія "Бориса Годунова". Уже эта хронологическая близость позволяетъ утверждать, что интересъ къ личиости Бориса y Пушкина сложился подъ вліяніемъ Карамзина. Такимъ образомъ, его "Исторія" — главный источникъ историческихъ свдній Пушкина. Оттого, слдуя за Карамзинымъ, Пушкинъ считаетъ Бориса виновникомъ смерти Дмитрія; изъ его "Исторіи" почерпаетъ онъ пониманіе характеровъ многихъ другихъ дйствующихъ лицъ. Слдуя за Карамзинымъ, усваиваетъ его морализующую точку зрнія на исторію: преступленіе наказывается, добродтель вознаграждается. Но велікій поэтъ сумлъ спасти свое промзведеніе отъ нехудожественности, которая явилась бы въ случа слищкомъ односторонняго пользованія такой тенденціей, — объясняя причины паденія Бориса, онъ, кром моральныхъ причинъ, внесъ и историческія, и психологическія (недовольство Борисомъ бояръ и народа, характеръ самого Бориса). Такъ же свободно использовалъ Пушкинъ историческіе матеріалы, — онъ настолько не былъ порабощенъ "Исторіей", — что, во многихъ отношеніяхъ, дополняетъ ее свдніями, почерпнутыми изъ другихъ источниковъ, которыми Карамзинъ не воспользовался.[42]
Удержавшись отъ односторонности историка-моралиста, Пушкинъ, благодаря этому, сталъ невзмримо выше Карамзина въ пониманіи событій, — выдвинулъ боярство въ дл подготовки перваго самозванца, онъ, первый изъ русскихъ историковъ, указалъ на стихійное значеніе въ исторіи народныхъ массъ.[43]
Наконецъ, самъ Пушкинъ указалъ на литературное значеніе лтописи своей драмы. Образъ Пимена-лтописца весь сложился изъ этого изученія великимъ поэтомъ лтописей. Онъ самъ такъ говоритъ о своемъ лтописц: "въ немъ собралъ я черты, плнившя меня въ нашихъ старыхъ лтописяхъ: умилительная кротость, младенческое и, вмст, мудрое простодушіе, набожное усердіе ко власти царя, данной Богомъ, совершенное отсутствіе суетности, дышатъ въ сихъ драгоцнныхъ памятникахъ временъ давно-минувишихъ, между коими озлобленная лтопись кн. Курбскаго отличается отъ прочихъ лтописей, какъ бурная жизнь Іоаннова изгнанника отличалась отъ смиренной жизни безмятежныхъ иноковъ".
Наряду съ чтеніемъ лтописей, должно быть поставлено чтеніе житій святыхъ, Четей-Миней, которыми увлекался Пушкинъ въ с. Михайловскомъ. Вс эти старинныя произведенія помогли ему уловить тотъ колоритъ историческій (couleur historique), который исчезаетъ въ изложеніи этой эпохи y Карамзина и другихъ тогдашнихъ историковъ. Очевидне всего, это сказалось на стил дйствующихъ лицъ: онъ пестритъ архаизмами: "сосудъ дьявольскій", "наряжены городъ вдать", "соборомъ положили", "по старин пожалуемъ", «кладезь», «днесь», «зане» и др.