Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

В своих самых ранних работах Рэдклифф-Браун определял социальную структуру как систему групп или «сегментов» общества, точно так же как это делал Дюркгейм. В работах более позднего, «теоретического» периода наступило знаменательное смещение, а именно термин «структура» начал использоваться в основном для описания соотношения между индивидами. Социальная структура, писал Рэдклифф-Браун, «‹…› складывается из суммы всех социальных отношений всех индивидов в данный момент времени»[441]. Точнее говоря, он имел в виду отношения не столько между «индивидами», сколько между «личностями», то есть, согласно различениям введенных Парком, индивидами, играющими определенные социальные роли. Одна из несметных формул Рэдклиффа-Брауна звучала следующим образом: социальная структура – это «‹…› упорядоченная расстановка лиц в институционализированных ролях и отношениях»[442]. В любом случае основная проблема социальной структуры сводилась к регулированию отношений между индивидами и исключению конфликтов между ними, то есть, согласно терминологии Дюркгейма, к поддержанию социальной солидарности. Сам Рэдклифф-Браун предпочитал другие термины: «единство» (

unity), «гармония» (harmony) или «сплоченность» (consistency
).

Своего рода эквивалентом понятия «структура» было для этого автора понятие «организация»; насколько первое относилось к определенной системе отношений лиц, настолько второе относилось к определенной системе деятельности. «Социальная организация, – писал он, – есть упорядочение деятельности двух или более лиц, взаимно подогнанных и образующих единую комбинацию»[443]. Другой важной категорией теории Рэдклиффа-Брауна был «институт», потому что «в любом из отношений, из которых образуется социальная структура, присутствует ожидание, что некое лицо будет придерживаться определенных правил и образцов поведения. Для обозначения этого ожидания используется термин институт: институт есть установленная, или социально принимаемая система норм и образцов поведения, относящихся к тому или иному аспекту социальной жизни. Семейные институты общества – это образцы поведения, соблюдения которых ожидают от членов семьи в их обращении друг с другом»

[444].

Подробное обсуждение этой теории или тем более понятийного аппарата (позднее творчество Рэдклиффа-Брауна характеризуется тревожным избытком внешне точных определений используемых терминов) расходилось бы полностью с нашей целью. Здесь стоит только обратить внимание на то, что для автора эти термины были наименованиями конкретных, непосредственно наблюдаемых явлений социальной жизни. Это отчетливо видно из его письма Леви-Строссу: «Я использую термин „социальная структура“ в значении настолько отличном от Вашего, что ведение дискуссии не только представляется трудным, но и не предвещает пользы. В то время как для Вас социальная структура не имеет ничего общего с действительностью, а только с построением модели, я считаю социальную структуру реальностью»[445].

Короче говоря, способ понимания социальной структуры Рэдклиффом-Брауном был еще весьма далек от принятого в современной антропологии, в том числе также и в современной функционалистской антропологии, для которой, точно так же как и для функционалистской социологии, характерной будет, например, точка зрения Фортеса: «Когда мы описываем структуру, то обычно занимаемся общими правилами, очень отдаленными от сложной путаницы поведения, восприятий, верований и так далее, которые формируют ткань фактической социальной жизни. Мы как будто находимся в сфере грамматики и синтаксиса, а не в мире речи. Мы замечаем структуру в „конкретной действительности“ социальных событий только благодаря предварительно образованной структуре, созданной из абстрагированных от „конкретной действительности“ элементов»[446]

.

Этот наивный реализм Рэдклиффа-Брауна, впрочем, полностью понятен для исследователя, который лишь предпринимал попытку построения теории на эмпирических основах, опасаясь прежде всего возврата на позиции прежней социальной антропологии, отправной точкой которой были скорее теоретические категории, чем факты.

Функционализм как «психологизм»: Малиновский

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука