История социологической мысли. Том 2

На всех трех уровнях анализа культуры Малиновский придавал большое значение тому, чтобы «‹…› никогда не забывать о живом, пульсирующем человеческом организме, который всегда находится где-то в центре института»[454]. Как пишет Йоан М. Льюис, «‹…› эта приятная, свободная от экстравагантности концепция человека как не полностью социализированного животного делала значительно более слабый, чем концепция Дюркгейма, упор на общество как на метафизическое благо, сохранению которого в конце концов служат все человеческие действия. Туземцы Малиновского были настоящими людьми, а не избыточно социализированными персонажами комикса, замкнутыми навсегда в бессмысленной механической солидарности. Социальная жизнь в представлении Малиновского напоминала капитализм в толковании Кейнса: „длящееся участие“, в процессе которого индивиды воздействуют друг на друга в стремлении к обоюдно выгодным сделкам»

[455]. Культура никогда не теряет здесь своего инструментального характера, не представляет собой бытия ради самого себя, а служит определенным интересам индивидов – видовым и индивидуальным.

Ошибкой было бы все же делать из этого вывод, что Малиновский стоял на границе какого-либо биологического или психологистического редукционизма. Как раз наоборот, он многократно делал оговорки против такой интерпретации его теории культуры, утверждая, что «‹…›простые физиологические импульсы не могут существовать как чисто физиологические в условиях культуры»[456]

по той причине, что мы имеем здесь дело не с индивидами как биологическими организмами, а с социально организованными индивидами, что приводит к тому, что даже удовлетворение самых базовых физиологических потребностей подвергается культурному регулированию (табу, предписания, запреты и т. д.).

Основной формой данной организации являются институты. «Мы можем определить институт, – писал Малиновский, – как группу людей, объединенных ради занятий простой или сложной деятельностью, всегда располагающую материальными средствами и техническим оборудованием, организованную на основе определенной правовой или обычной совокупности норм, которая лингвистически оформлена в мифе, легенде, правиле и максиме, и обученную, или подготовленную, для осуществления своей задачи»

[457].

В результате существования социальной организации культура «‹…› выходит за пределы инстинктов»[458]

, ее нельзя объяснить без ссылок на них, но и нельзя ее к ним свести. Малиновский даже скажет, что ключевым понятием социальной антропологии является социальное наследие. Эта «социологистская» тенденция теории Малиновского, отличающая Малиновского от классических представителей биологических или психологистических теорий, лучше всего проявляется в книге «Секс и вытеснение в обществе дикарей». Эта тенденция явилась причиной того, что очарованность Малиновского фрейдизмом оказалась кратковременной, и он окончательно вошел в историю психоанализа как его критик с позиции культурного релятивизма потому, что, предполагая вместе с психологистами значительную роль основных человеческих потребностей, он замечал одновременно с этим почти бесконечное разнообразие средств их удовлетворения, которые и составляют различные культуры.

Культура не была для Малиновского абстракцией, введение которой должно было бы облегчить описание и понимание действия человеческих инстинктов. Прямо наоборот, скорее эти последние были для него абстракциями, введенными в теорию с целью понимания закономерностей человеческой культуры, которая предстала здесь во всем своем богатстве и не поддавалась сведению ни к какой простой формуле. Иначе говоря, в функционализме Малиновского мы имеем дело с конфликтом теоретика, ищущего, как и другие британские функционалисты, единого принципа объяснения человеческого поведения, с исследователем, которого прежде всего захватывала множественность и разнородность человеческих институтов. Попытки разрешения этого конфликта ликвидировали, правду сказать, крайности психологизма Малиновского, но неизбежно уменьшали цельность его теории.

За пределами функционалистской ортодоксии: Эванс-Притчард