История социологической мысли. Том 2

Работы Шпенглера – это по сути один большой манифест нового мировоззрения, в котором должны были найти адекватное выражение потребности нового времени. По призванию Шпенглер был идеологом и политиком. Нашей задачей не является анализ его идеологии и политики или же их места в истории немецкого национализма, хотя ни в одной монографии этого мыслителя эти вопросы не могут быть оставлены без внимания, так же как и описание социально-политической ситуации, при которой толстое и на первый взгляд скучное произведение Шпенглера стало бестселлером. Здесь нам важно только то, что именно в этом особом контексте стала возможной наиболее последовательная критика господствовавших до сих пор взглядов на историю человечества. Именно автор «Заката Европы» писал, давая выражение настроениям, которые в период Первой мировой войны нарастали не только в Германии[550]: «Я не вижу ни прогресса, ни цели, ни пути человечества, кроме как в головах западноевропейских филистеров-прогрессистов. Я даже не вижу единого духа и еще меньше – единства стремления, чувства и разумения у этой голой массы населения. Только в истории отдельных культур вижу я осмысленное направление жизни на цель, вижу я единство души, воли и переживания»[551].

То, что действительно важно в наследии Шпенглера, сводится к развитию этого исповедания. Именно в этом пункте он, несомненно, был очень последовательным, если, конечно, не считать культа всего прусского, то есть того, что в его глазах осталось не тронутым общим упадком западной культуры.

Множественность и разнообразие человеческих культур

Шпенглер сделал из человечества категорию, лишенную всякого рода культурных и моральных коннотаций. «Человечество» (он писал в кавычках) – это зоологическое понятие или пустое слово. Достаточно устранить этот фантом из круга проблем исторических форм, и глазу тотчас же предстанет поразительное богатство действительных форм. ‹…› Вместо безрадостной картины линеарной всемирной истории ‹…› я вижу настоящий спектакль множества мощных культур, с первозданной силой расцветающих из лона материнского ландшафта, к которому каждая из них строго привязана всем ходом своего существования, чеканящих каждая на своем материале – человечестве – собственную форму и имеющих каждая собственную

идею, собственные страсти, собственную жизнь, воления, чувствования, собственную смерть»

[552].

Каждая из культур является органическим целым и для своего существования и развития не нуждается ни в каких других культурах; все они независимы друг от друга и не обязаны друг другу ничем действительно важным, если даже они как-то друг на друга влияют. «В судьбе отдельных, сменяющих друг друга, вырастающих друг возле друга, соприкасающихся, оттесняющих и подавляющих друг друга культур исчерпывается содержание всей человеческой истории»[553]. «Каждая из этих формаций вполне закончена и независима от других»[554].

Здесь Шпенглер, очевидно, имел в виду «высокие» культуры, то есть то, что мы называем цивилизациями

наперекор принятой им же самим терминологии, в соответствии с которой, как мы увидим дальше, «цивилизация» – это лишь фаза упадка в развитии каждой высокой культуры, а не другое название того же явления, как у многих ранних авторов. Во всей истории человечества Шпенглер выделил едва восемь таких культур, поступая совершенно иначе, чем антропологи, склонные, как мы видели, исходить из того, что культур бесконечно много. Эти восемь культур таковы: вавилонская, египетская, китайская, индийская, мексиканская, античная, западноевропейская и русская. Не стоит здесь останавливаться на том, соглашаться или нет с этим списком (тем более что количество культур у каждого из обсуждаемых в этой главе авторов свое), а также на том, насколько оставляют желать лучшего детальные характеристики отдельных случаев. Значительно интереснее то, что Шпенглеру было что сказать о судьбах всех высоких культур, поскольку именно в этом, как представляется, и состоит сущность шпенглеризма.

Культуры как «организмы»

Автор «Заката Европы» придерживался того мнения, что «культуры суть организмы»[555]. В его случае использование этой метафоры означало прежде всего принятие того, что, во-первых, они являются внутренне интегрированными единствами, а не просто «механическими» совокупностями элементов, а во-вторых, что они проходят через аналогичный жизненный цикл, как и все другие «организмы»: каждая из них имеет свое детство, молодость, зрелость и старость; весну, лето, осень и зиму. Оба эти положения имели теоретические последствия.