Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

Хотя тех мыслителей, которые к ним обращались, и нет оснований называть «новыми шпенглерианцами»[565], само направление изысканий Шпенглера, как мы увидим далее, не было лишено привлекательности для ученых. В любом случае главное произведение автора, хотя все менее и менее читаемое и с научной точки зрения во многом скандальное, стало системой координат для многих серьезных мыслителей XX века, которых захватили проблемы многообразия цивилизаций и кризиса западного мира.

3. Альфред Вебер: культура versus цивилизация

Следующим мыслителем, которого в этой главе важно вспомнить (тем более что он был социологом с определенной научной репутацией), был Альфред Вебер (Alfred Weber

) (1868–1958), автор таких работ, как «Идеи к проблемам социологии государства и культуры» (Ideen zur Staats und Kultursoziologie, 1927), «История культуры как социология культуры» (Kulturgeschichte als Kultursoziologie, 1935), «Принципы социологии истории и культуры» (
Prinzipien der Geschichts und Kultursoziologie, 1951). Несмотря на то что Вебер в свое время пользовался немалой популярностью, а Фернан Бродель назвал его «историком очень внимательным» и ставил выше Шпенглера и Тойнби[566], сегодня о нем практически забыли. В большинстве работ по истории социологии он либо вообще не упоминается, либо упоминается лишь как брат великого Макса Вебера и многолетний профессор Гейдельбергского университета (до этого он преподавал в Праге), через семинар которого прошли многие молодые ученые, ставшие впоследствии весьма известными (среди них был и Норберт Элиас, о котором мы подробно поговорим позднее).

Мы бы не говорили о нем и здесь, если бы не тот факт, что именно он предложил, как нам кажется, исключительно ясную формулировку оппозиции культуры и цивилизации, с которой мы имели дело у Шпенглера. Это не означает, что взгляды этих авторов имели много общего. Как раз напротив, их разделяло практически все, и трудно усмотреть что-то, чем бы Вебер был обязан Шпенглеру. У последнего противопоставление культуры и цивилизации было в определенной степени ограничено, поскольку он понимал цивилизацию как своего рода отрицание культуры, но вместе с тем видел в ней и фазу развития этого самого «организма» культуры, продолжение его жизненного цикла. Альфред Вебер, в свою очередь, рассматривал истории культуры и цивилизации как два в определенном смысле абсолютно разных процесса.

Он, конечно, осознавал, что пользуется идеально типологическим мышлением, которое разделяет то, что в реальном историческом процессе так четко не разделено и не может быть разделено, тем не менее в основании веберовской концепции лежит убеждение, что культура и цивилизация – это, в сущности, два совершенно разных порядка фактов. Поэтому понимание социальной реальности требует их отдельного рассмотрения, так же как в итоге отдельного рассмотрения требует и общество, изменения которого тоже следует рассматривать как процесс относительно обособленный.

Только после выведения этих трех порядков социолог может и должен задуматься над связями между ними в пределах отдельных Geschichtskörper, то есть «крупных исторических образований человечества, их больших географически, событийно и культурно связанных друг с другом единств». Эти идеи Альфред Вебер развил подробно и систематически, используя их в своей интерпретации истории, что стало основой его социологии. Эта была по сути историческая социология, хотя Вебер очень четко отличал ее от историографии, ставя перед ней задачу соединения того, что последняя оставляла бессистемным, распределяя отдельные фрагменты по своим отдельным и довольно изолированным друг от друга разделам. Социология оперирует тем же самым материалом, что и историография, но живет мыслью о синтезе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука