История социологической мысли. Том 2

В его концепции социальной стратификации также выделены три принципиальных измерения неравенства (несколько иные, чем у Вебера), а именно богатство, род деятельности и политико-правовой статус; а также три основные его формы: кастовая, сословная и классовая, различаемые прежде всего с точки зрения степени открытости, то есть того, в какой мере возможно перемещение индивидов из одной группы в другую. В контексте всей социологической теории Сорокина самым важным кажется все же то, что его концепция социальной стратификации была тесно связана с ключевым в этой теории понятием законов-норм, регулирующих отношения в каждой организованной группе и между группами, входящими в состав общества. Таким образом, социальная стратификация не является ни вопросом объективного положения членов общества, принадлежащих различным слоям или классам (как привыкли утверждать марксисты), ни исключительно вопросом их чувства принадлежности, хотя оба эти аспекта и имеют свое значение. Несравнимо более важными в этом случае оказываются «значения, ценности и нормы» господствующей культуры.

Социально-культурные суперсистемы

Какими бы сильными сторонами ни обладала социология Сорокина, ее оригинальность проявляется лишь тогда, когда мы занимаемся не ее основами, а, скажем так, самым верхним ее этажом, а именно концепцией социокультурных систем и их динамикой. Все то, о чем до сих пор шла речь, лучше или хуже, но соответствовало научным изысканиям многих социологов того времени, которым хотелось создать общую теорию общества и культуры. Амбиции же Сорокина простирались гораздо дальше, их можно сравнить с амбициями философов истории, от которых другие социологи-теоретики XX столетия предпочитали как можно дальше дистанцироваться.

Однако любопытно, что это все равно были амбиции социолога, убежденного в том, что он является лучшим эмпириком, чем его менее амбициозные коллеги-ученые. И действительно, трудно не согласиться с тем, что то, что называется философией истории Сорокина, было результатом огромной и беспрецедентной исследовательской работы, в которой ему помогала группа сотрудников, собиравших материалы и проводивших кропотливые статистические расчеты. Возможно, эта работа и не была необходимой для того, чтобы создать именно такую общую теорию, а историк имеет право усомниться в ее ценности

[611], тем не менее то, что Сорокин проделал такую работы, многое говорит о его замыслах. Кратко можно сказать, его философия истории была продолжением его социологии, а не чем-то совершенно другим, хотя здесь ученый гораздо чаще преображался в моралиста и пророка.

Социология Сорокина имела как бы три уровня. На первом уровне находились исследования, темой которых были кратко рассмотренные выше системы социокультурного взаимодействия в виде социальных групп. На втором уровне были вопросы, касающиеся систем ценностей, упомянутых выше как основные факторы интеграции этих групп, которые, однако, интересовали Сорокина также и как, можно сказать, самостоятельные формы бытия, характеризующиеся большей или меньшей степенью объективации (к ним можно отнести язык, право, религию, искусство, науку и т. д.). Третий уровень включал изыскания, призванные открыть глубинный порядок

в этом кажущемся хаосе, который создают известные в истории человечества бесчисленные социальные группы и свойственные им системы ценностей.

Таков был, пожалуй, главный замысел, находящийся у истоков концепции социокультурных суперсистем, венчавшей систему социологии Сорокина, но выходившей одновременно далеко за рамки того, что было принято считать социологией в XX веке. Используя его собственную метафору, можно сказать, что в отличие от большинства современных ему социологов он не хотел оставаться на поверхности социокультурного океана, но желал познать те течения, которые действуют в его глубинах.