История социологической мысли. Том 2

Это показывает, что Бродель все же признает некоторые заслуги за всеми своими предшественниками в деле создания теории цивилизации, но ни с одним из них не соглашается абсолютно и с каждым из них так или иначе спорит. Нужно все же подчеркнуть, что (за исключением упомянутого уже Элиаса) Бродель знает их всех очень хорошо. Конечно, его роднит с ними убеждение в необходимости оперировать понятием цивилизации как целостности высшего порядка, в пределах которой встречаются самые разные сферы коллективного человеческого бытия.

Концепция Броделя, раз за разом обращаясь к размышлениям первого поколения школы «Анналов», заключает в себе ряд положений, определяющих ее несомненную оригинальность. Прежде всего это концепция, придающая огромное значение географической среде. «Цивилизации располагаются на земле», они всегда связаны с определенной территорией и определенными природными условиями. Здесь, конечно, не идет речь о старомодном географическом детерминизме, и все же никто из современных ему теоретиков не придавал такого значения географии. Кроме того, концепция Броделя, направленная против «идеалистического разгула», подчеркивала значение «материального измерения» каждой цивилизации; отдавая должное роли ее духовных аспектов, требовала изучения ее инфраструктуры, исходя из того, что «‹…› цивилизации не существует без сильной политической, социальной и экономической несущей конструкции»[642]

. «‹…› Великие чувства ‹…› – писал Бродель, – никогда не живут независимой жизнью»[643]. Отсюда и его критическое отношение к характерному для немецкой гуманитаристики противопоставлению цивилизации культуре. Отсюда же и возражение против того, чтобы приписывать идеям главную активную роль в развитии цивилизации, которое в немалой степени зависит также и от изменений в сфере техники, экономики, демографии и т. д. Следующей отличительной чертой концепции цивилизации Броделя является мнение о том, что именно идеи вместе с целой сферой подсознательного изменяются труднее всего и распространяются медленнее всего – вопреки тому, что утверждал, в частности, Сорокин. Именно они прежде всего относятся к числу явлений «большой длительности». Важно заметить и то, что одной из специфических черт обсуждаемой концепции было убеждение в неравномерности социальных изменений: различные «слои» и «уровни» социальной реальности, хотя и связанные друг с другом, отличаются разной степенью внутренней динамики. Поэтому в каждый момент истории мы имеем дело с «сосуществованием асинхронизмов»[644]

.

Проблема истории ментальностей

С этим связана тема, которая в исторической мысли школы «Анналов» с самого начала занимала особое место, а именно тема исторической «коллективной психологии» или, как стало принято называть это направление, истории ментальностей

.

Бродель в «Грамматике цивилизаций» писал так: «В каждую эпоху общественные массы вырабатывают определенное главенствующее представление об окружающем мире, ими движет господствующее коллективное мышление. Это мышление, которое определяет отношение, выбор, усугубляет предрассудки и влияет на общественные процессы, является безусловным цивилизационным фактом. В гораздо большей степени, чем исторические и социальные обстоятельства и случайности эпохи, оно представляется наследием предшествующих поколений, их верований, страхов, неосознанных беспокойств, плодом той гигантской контаминации, семена которой были посеяны в прошлом и передавались из поколения в поколение. Реакция общества на происходящие события, на оказываемое на общество давление, на принимаемые решения, которых требует общество, в меньшей степени обусловлена логикой или даже личным интересом, чем неформулируемым и часто невысказанным требованием, которое возникает в глубинах коллективного подсознания. Эти основополагающие ценности, эти психологические структуры представляют собой то, что цивилизации в наименьшей мере передают одна другой, что их изолирует и наиболее различает. Это мышление также мало подвержено влиянию времени. Мышление изменяется медленно, оно преобразуется после долгих „инкубационных“ периодов, также мало осознаваемых»[645]

.

Этот круг вопросов вызывал и вызывает в школе «Анналов» необычайную заинтересованность, первыми симптомами которой были книги Блока «Короли-чудотворцы» и Февра «Проблема неверия» (Le probléme d’incroyance), в которых эта трудноуловимая историческая материя оказалась на первом плане. С тех пор здесь было очень много сделано, заложен фундамент новой области исторических исследований, полемизирующей как с традиционной историей, так и с психологией, дисциплинами, склонными хотя бы отчасти принимать мнение Макиавелли о том, что в истории остается неизменным лишь человек. Как мы увидим далее, в похожем направлении будет двигаться Норберт Элиас, определявший свою сферу как историческую психологию[646].