Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

С тех же самых позиций автор Die Gesellschaft der Individuen привычно полемизирует с психологами, в том числе и Фрейдом. Он вменял им в вину ту же самую склонность оперировать фикцией homo clausus и недооценку социальной укорененности человеческой личности, а также неисторическое понимание человека и отсутствие понимания того, что социально обусловленным изменениям подвергается не только человеческое сознание, но и сфера влечений и эмоций

[666]. Ошибка психологов состоит прежде всего в том, что на основе лабораторных наблюдений за современным человеком они пытаются выстроить представление о психической жизни вообще, исходя из предположения о том, что она не подвергается никаким принципиальным изменениям в ходе истории. Элиас писал: «Здесь не проводится различия между исходным материалом природных влечений, действительно не очень заметно меняющимся по ходу всей истории человеческого рода, и теми все более упрочивающимися структурами и путями, по которым с первого дня направляется психическая энергия в результате взаимодействия с другими людьми»[667].

Невозможно понять человеческую психику, не принимая во внимание этих отношений, но и отношения эти абсолютно непонятны до тех пор, пока их рассматривают в отрыве от психических переживаний людей. Психогенеза не существует без социогенеза, и наоборот. Процесс цивилизации заключается в «структурной трансформации психики», но одновременно являясь и трансформацией знания, экономики, социальных структур и отношений власти. Не стоит искать какой-либо первопричины и задумываться о том, какой фактор является самым важным. Речь идет о понимании этого процесса как многоаспектного целого

.

Образ социологической теории Элиаса был бы крайне неполным, если бы мы не задержались на том, как он представлял себе этот социальный контекст, в котором непрерывно находится человеческий индивид, понимаемый как homo non clausus. Для Элиаса знаменателен отказ от использования двух понятий, которыми социологи привыкли весьма часто пользоваться, а именно от понятий «система» и «интеракция». Отказ от первого из них кажется сам собой разумеющимся, так же как и предельная сдержанность в использовании понятия «структура». Очевидно, оно не подходило к гераклитовскому по духу видению социальной действительности как процесса, поскольку было ярким примером критикуемой Элиасом

Zustandreduktion.

На первый взгляд может показаться, что ему могло бы подойти понятие интеракции, тем более что оно неоднократно служило социологам для выражения подобных интенций и отказа от представления общества в качестве бытия sui generis. Тем не менее у Элиаса и речи нет об интеракции[668]

; он предпочитает говорить просто о взаимозависимости, что в его случае представляется весьма обоснованным. Во-первых, рассуждение об интеракции вовсе не гарантирует освобождения от рамок homo clausus, поскольку ее вполне можно представить себе как встречу индивидов-монад, каждый из которых снабжен собственным принципом движения. Элиас же именно этого и хотел избежать. Во-вторых, концентрация на интеракции неизбежно приведет нас на микросоциальный уровень и заставит поверить, что именно там скрываются ответы на принципиальные вопросы социологии, в то время как Элиаса не меньше интересовали и макросоциальные процессы. Ему настолько же важно было преодолеть оппозицию микро- и макроуровней анализа, как и оппозицию индивида и общества, бытия и сознания и т. д. В-третьих, принципиальным вопросом всегда для него оставался исторический контекст, в котором происходят все действия и взаимодействия. Основным фактом является не то, что мы действуем и влияем друг на друга, а то, что мы многократно зависимы от других людей (и не только от тех, с которыми входим в непосредственный контакт). В-четвертых, в отношениях между людьми Элиас видел отношения власти, поэтому его не могло устраивать то, что теории интеракции часто исходят из симметрии этих отношений. Поэтому Элиаса нельзя отнести к интеракционистам, хотя его с ними и сближали как критика некоторых социологических направлений, так и направление отдельных его исследований (в частности, его характеристика феномена этикета напоминает во многих местах последующие исследования Гофмана).

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука