Независимо от того, как мы оцениваем концепции, рассмотренные в этом разделе, не вызывает сомнения, как представляется, тот факт, что их появление было вызвано реальными познавательными потребностями, которым социологический мейнстрим перестал удовлетворять в XX веке. Представляется, что речь тут шла о все еще актуальных вопросах, касающихся, во-первых, социальных явлений «большой длительности»; во-вторых, связей между разными сферами социальной действительности; в-третьих, дифференциации этой действительности во времени и пространстве; в-четвертых, специфической роли культуры каждого общества или конкретных социальных групп в формировании поведения их членов; в-пятых, значения разделения человечества на непохожие друг на друга по многочисленным параметрам и в определенной степени взаимно не
проницаемые части, называемые то цивилизациями, то высокими культурами, то еще как-нибудь; в-шестых, наконец, социальной динамики, выходящей за рамки понятия частичного изменения в границах того же самого общества. Короче говоря, речь шла о вопросах, чуждых социальным наукам того времени, когда (как это нередко происходило в XX веке) занимались исключительно сиюминутными вопросами, доводили до абсурда специализацию и концентрировали свое внимание на универсальных закономерностях поведения человека и/или на социальной системе как таковой, рассматриваемой отвлеченно от исторического процесса. Поэтому представляется, что эти кажущиеся экстравагантными на фоне социологии XX века интересы отнюдь не должны тем не менее быть чем-то маргинальным.В любом случае выросшие из этих интересов концепции находят все более мощный резонанс в современной социологической мысли, о чем, как видно, свидетельствует и запоздалая популярность Элиаса, и все более частое обращение к проблемам, поставленным авторами, о которых шла речь в этом разделе, хотя это и не значит, что сами эти авторы вновь входят в моду. Хорошими примерами этой тенденции может служить та карьера, которую сделала недавно книга Самюэла Хантингтона «Столкновение цивилизаций и преобразование мирового порядка» (The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order
, 1996), а также то место в мировой социологии, которое приобрел Иммануил Валлерстайн. В Польше об этом же свидетельствует триумфальное возвращение на книжный рынок произведений Феликса Конечного, чья концепция многообразия цивилизаций была весьма близким эквивалентом концепции Тойнби.Интересно, что проблематика, сформулированная в такого рода концепциях, появляется в социологии именно там, где имеет место не непосредственное обращение к ним; она просто приходит вместе с пониманием того, что «‹…› как функционирование институтов, так и поведение или характер выражаемых установок являются часто лишь эффектом, проявлением, симптомом или индикатором глубоких и недоступных непосредственному наблюдению цивилизационных и культурных предпосылок ‹…›»[673]
.Раздел 19
Польская разновидность гуманистической социологии: Знанецкий
ОФлориане Знанецком
(Florian Znaniecki) (1882–1958) речь у нас уже шла ранее в связи с Томасом (см. раздел 15), однако ограничиваться лишь обсуждением «Польского крестьянина в Европе и Америке» было бы необоснованно. Несмотря на то что своей позицией в истории мировой социологии Знанецкий был обязан прежде всего этому раннему произведению, нельзя забывать, что он, кроме того, является автором интересной и в некоторой степени оригинальной социологической теории, не говоря уже о том, что он как организатор научной жизни и наставник – профессор Университета в Познани, основатель Социологического института (1921) и «Социологического обозрения» (1930), первого в Польше социологического журнала – сыграл первостепенную роль в развитии польской социологии как академической дисциплины[674]. Примерно столь же долго он преподавал в американских университетах (Чикагском, Колумбийском университете в Нью-Йорке, Университете штата Иллинойс в Урбане) и не меньше половины своих работ опубликовал на английском языке. Он был вторым польским социологом, наряду с Брониславом Малиновским, получившим мировую известность.