Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

Впрочем, позиция Знанецкого как теоретика не зависит от того, будет ли выделена такая ориентация. Так или иначе, он создал программу гуманистической социологии, которая не являлась простым продолжением ни немецких, ни американских концепций, хотя автор The Method of Sociology[681] и черпал из обоих источников, хорошо ориентируясь в происходящих там дискуссиях. Он признавал свою близость к прагматизму[682]

и, конечно, к социологии или же социальной психологии Томаса. В не меньшей степени он испытывал влияние немецких исторических и формалистских доктрин и в некоторой степени также Бергсона, «Творческую эволюцию» которого перевел на польский язык (1913). Он несколько загадочно говорил о себе, что обязан многим традиции «‹…› польского исторического идеализма»[683]. Он был исключительным эрудитом и питал амбиции достижения великого синтеза.

В отличие от большинства социологов, которые в то время (и позже) не уделяли надлежащего внимания достижениям своих предшественников и современников, Знанецкий очень скрупулезно анализировал доступную ему литературу предмета (за удивительным исключением Макса Вебера), считая, что «в истории науки нет такой ‹…› идеи, которая не имела бы определенной сферы своего применения, или же методологического положения, которое не могло бы быть применено в каких-то пределах. Вопрос заключается только в том, в каких границах данная идея правомочна? Для каких целей этот метод может применяться?»[684]

Результатом стремления Знанецкого синтезировать многие концепции и отдать должное каждой из них была теоретическая система, которую, пользуясь его же терминологией, можно назвать культурализмом

.

1. Мир опыта как мир ценностей

Не считая юношеских стихов, Знанецкий дебютировал как философ и лет десять систематически занимался философией, результатом чего были такие книги, как «Проблема ценности в философии» (Zagadnienie wartości w filozofii, 1910), «Гуманизм и познание» (Humanizm i poznanie

, 1912), «Культурная реальность» (Rzeczywistość kulturowa, польское издание 1990 г., английское под названием Cultural Reality – 1919)[685]
. Стоит также упомянуть «Упадок западной цивилизации. Эскизы с пограничья философии культуры и социологии» (Upadek cywilizacji zachodniej. Szkic z pogranicza filozofii kultury i socjologii, 1921), перекликающийся с той проблематикой, которую мы обсуждали в предыдущем разделе.

Философское творчество Знанецкого важно для понимания его социологии. Во-первых, прежде чем обратиться к социологии, он увидел в ней один из источников избранной им философской ориентации (названной вслед за британским прагматистом Фердинандом Шиллером (Ferdinand C. S. Schiller) «гуманизмом»), потому что, по его словам, «‹…› тот „человек“, который ‹…› опять становится „мерой всех вещей“, – это исторический индивид с его определенными, разнообразными, изменчивыми стремлениями и верованиями, это историческое общество с его не менее определенными, разнообразными и изменчивыми потребностями и институтами»[686]. В таком понимании философия, по существу, отождествлялась с философией культуры и не могла не занять определенной позиции в тех вопросах, которыми занимались социологи. Во-вторых, поражает устойчивость интересов Знанецкого (особенно его интерес к проблемам творчества, ценностей, культуры, кризиса и т. п.), а также постоянство его важнейших теоретических принципов (поиски средней линии между крайностями идеализма и натурализма, субъективизма и объективизма и т. п.). В-третьих, Знанецкий никогда не оставлял философию совсем: уже как социолог он многократно возвращался к вопросам, поставленным в ранних работах, а книга «Культурная реальность» была написана уже в период сотрудничества с Томасом. Чисто философский характер имеют также обширные фрагменты «Введения в социологию» (Wstęp do socjologii, 1922).

Короче говоря, попытка определения точной – содержательной или хронологической – границы между философским и социологическим творчеством Знанецкого была бы с самого начала обречена на неудачу, хотя сам он все более склонялся к строгому разделению обеих этих сфер, будучи убежден, что философия оценивает, социология же должна избегать оценивания. Стоит добавить, что Знанецкий как философ был настроен более антипозитивистски, чем он же как социолог.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука