По понятным причинам в первоначальной схеме Знанецкого не нашлось места, как мы уже упоминали, для обществ
как своего рода социальных систем. Автор «Введения в социологию» пользовался, конечно, термином «общество», но его означаемое казалось ему более подходящим для размышлений философа, нежели социолога, который должен ограничиваться эмпирическими данными. С точки зрения социолога-эмпирика, общества не существуют. «Есть только различные общественные группы, разным образом пересекающиеся, сосуществующие, соединенные между собой, к которым индивиды принадлежат как члены, связанные более или менее тесно между собой, но не как элементы охватывающего их целого, а особым образом через общий опыт и действия. Никакая из этих групп не может считаться обществом par excellence, потому что и все другие имеют точно такое же право добиваться этого названия»[753]. Знанецкий писал об «обществе» самое большее как о комплексе групп, возникающем в условиях преобладания одной основной группы[754], предусмотрительно используя кавычки. В более поздних работах он предложил такое определение «общества», чтобы это понятие «‹…› охватывало ‹…› различные общности с частично пересекающимся членством»[755]. Тогда можно было бы выделить четыре основных типа «обществ»: дописьменное племенное общество, политическое общество (государство), церковное общество и общество с национальной культурой. Пятым типом, может быть, станет в будущем мировое общество[756].Итак, с точки зрения Знанецкого, не следует говорить об «обществе» в единственном числе, если это слово не снабжено прилагательным. Во всяком случае, автор «Современных национальностей» признал возможным подход к обществам как к своего рода социальным системам, в которых «‹…› присутствует значительная степень социальной интеграции своеобразных социальных ролей, а также специфических социальных групп или ассоциаций»[757]
. Значит, общества были бы пятым и наиболее сложным видом социальных структур. Этот раздел социологии Знанецкого остался наименее разработанным.7. Социология как номотетическая наука
Приступая к изучению культурной реальности, мы неминуемо сталкиваемся со следующей дилеммой: мы должны или принять, что она является царством творчества, и тем самым отказаться от любых притязаний на научность, поскольку наука неизбежно стремится к открытию законов, которым творчество ex definitione
не подчиняется, или отступиться от постулатов «гуманизма» и исследовать культурные факты способом, который является тем же самым или в основе своей подобным тому, которым натуралист исследует факты природы, воспринимая их как объекты, подлежащие воздействию неизменных законов. Исследователь может быть или философом культуры, рассматривающим «непрерывность творческого развития», или ученым, изучающим повторяемость явлений. Третьего пути нет. Нельзя представить метод, который позволяет одновременно заниматься творчеством и причинностью. Перед лицом этой дилеммы Знанецкий-социолог, в отличие от Знанецкого-философа, не испытывал никаких сомнений: он однозначно высказывался в пользу науки, хотя отнюдь не ставил под сомнение смысл философских рассуждений.Знанецкий, вероятно, был единственным представителем гуманистической социологии, который, по сути дела, отрицал тезис о принципиальном различии метода естественных наук и метода наук о культуре. Эти две группы наук отличаются скорее предметом, нежели методом. Знанецкий писал, например, что «‹…› историческое знание и знание обобщающее (то есть классифицирующее и номотетическое) отличаются ‹…› только тем акцентом, который они делают на одном из двух основных и комплементарных направлений научного исследования»[758]
. Более того, он считал социологию номотетической наукой и почти маниакально подчеркивал ее методологическое сходство с естествознанием, которое во многих случаях ставил социологам в пример. Он считал, что нет причин, чтобы «‹…› гуманитарные науки не могли достичь того же уровня при помощи тех же принципов и критериев теоретического совершенства, никак не теряя при этом своей особенности, не сводя своих явлений к категориям естествознания и не превращаясь в часть естествознания»[759]. В «Науках о культуре» Знанецкий выразится еще яснее: «‹…› человеческие действия могут научно исследоваться при помощи тех же методов, которые служат для исследования ограниченных природных систем»[760]. Пользуясь языком Дюркгейма, можно сказать, что Знанецкий рекомендовал исследование общественных явлений как вещей, хотя вся его социальная онтология была построена на тезисе, что они не являются вещами.