Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

Социология Знанецкого была оригинальной попыткой подведения итогов и глобального синтеза. Синтеза по меньшей мере в четырех значениях. Во-первых, это была попытка, начатая в «Польском крестьянине в Европе и Америке», наведения мостов между теоретической социологией и социографией, попытка, которая должна была привести к преодолению «догматизма» первой и «анархии» второй. Социологическая теория Знанецкого была направлена на создание рамки «теоретической реконструкции» эмпирических данных и отделение социографии от беспорядочного собирательства, а также от тесного практицизма. Во-вторых, социология Знанецкого была попыткой, подготовленной его философскими работами, преодоления давнего противостояния между «объективистскими» и «субъективистскими» концепциями. В-третьих, она была попыткой примирения гуманитарной точки зрения, учитывающей присутствие сознательных субъектов в социальных процессах, с принципами научной работы, сформированными естествознанием. В-четвертых, она была попыткой синтеза европейской и американской интеллектуальных традиций.

Знанецкий был одним из самых всесторонне образованных и начитанных социологов своего поколения. С одинаковым вниманием он следил за развитием американской, немецкой, французской и, конечно, польской социологии. Обращает, однако, на себя внимание его незначительный интерес к другим теоретикам социальных действий, таким как Парето и Макс Вебер, а позднее и опиравшийся на них обоих Толкотт Парсонс (см. раздел 21): Знанецкий никогда не считал уместным провести сопоставление своей теории с теориями, созданными ими, хотя довольно подробно обсуждал, например, взгляды Зиммеля или Дюркгейма.

Самыми близкими автору «Введения в социологию» мыслителями были Томас и Зиммель. С первым польского социолога во время работы над «Польским крестьянином» соединяло почти полное единомыслие, хотя уже тогда он отличался от него более широким кругом теоретических интересов и, пожалуй, более сильной антипсихологистической ориентацией. Менее выразительны связи Знанецкого с другими социальными прагматистами и Парком, хотя в его работах и есть соответственные отсылки и терминологические заимствования (например, парковские «личность» и «роль», «зеркальное Я» Кули и т. п.).

Родство с Зиммелем представляется более сложным вопросом, но прав, вероятно, Алвин Босков, который пишет, что «‹…› если бы кратковременный, но плодотворный интерес Зиммеля к социологии имел продолжение, то его мысль и исследования направились бы в сторону, избранную Знанецким. Прежде чем столкнуться с проблемой наук о культуре, оба они были философами и в связи с этим должны были сосредотачивать свое внимание не только на теоретическом значении данных, но и на методологических проблемах, которые учеными часто игнорируются или решаются поверхностно. Оба они избегали борющихся течений крайнего натурализма и мистического идеализма, противостояния органицистской и атомистической концепций общества, фальшивой дихотомии стабильности и изменения. Оба также предпринимали большие усилия для утверждения социологии как отдельной науки со своими собственными понятиями, техниками и проблемами. Наконец, оба они с необыкновенной четкостью доказывали, что поведение человека связано с организацией и объективизацией субъективных реакций на ситуации»[786].

Знанецкий был, однако, критически настроен по отношению к формализму немецкого мыслителя, хотя занимался типичной для формализма проблемой сужения объекта социологии и, как и тот, пытался отделить социальные системы как от психологического, так и от исторического контекста. Замена понятия формы понятием ограниченной (или «замкнутой») системы была все-таки принципиальным изменением, которое сделало Знанецкого своего рода предшественником функционализма Парсонса.

Впрочем, как бы мы ни определили интеллектуальные связи Знанецкого, не вызывает сомнений, что на американской почве он наряду с Сорокиным сделал наиболее амбициозную теоретическую заявку в социологии до Парсонса, которая использовала много различных, и не только американских, источников вдохновения. Позицию Знанецкого в Польше следует оценить немного по-другому: будучи и здесь оригинальным теоретиком, он поневоле выступал в большей степени как организатор социологической научной жизни, вдохновитель эмпирических исследований и популяризатор западной, особенно американской, социологии, которая до тех пор была здесь очень мало известна[787]

. Он также был учителем многих выдающихся польских социологов.

Раздел 20

Неопозитивизм в социологии

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука