История социологической мысли. Том 2

Первым популяризатором неопозитивизма в социологии был Отто Нейрат (Otto Neurath) (1882–1945), австрийский экономист, философ и организатор научной жизни. Он не занимался социологией профессионально и не сыграл значительной роли в развитии этой дисциплины, однако заслуживает внимания по той причине, что был единственным членом Венского кружка, посчитавшим необходимым высказаться более подробно на тему социальных наук. В частности, он опубликовал работу

Empirische Soziologie. Der wissenschaftliche Gehalt der Geschichte und Nationalökonomie[804] (1931). Эта работа, обладающая всеми признаками манифеста, лучше всего помогает сориентироваться в социологических импликациях неопозитивизма в его наиболее классической и вместе с тем самой крайней форме. Это не значит, что взгляды Нейрата можно считать характерными для раннего неопозитивизма. Не в пользу такой их трактовки говорит как присущее исключительно Нейрату восхищение историческим материализмом Маркса и Энгельса, воспринимавшимся им как первый и единственный на тот момент манифест научной социологии, так и то, что автор Empirische Soziologie

, действительно начитанный в области социальных наук, проявлял большую, чем было обычным, толерантность в отношении их главных представителей (так, например, критикуя Макса Вебера за программу «понимающей» социологии, он одновременно хвалил его за отдельные социологические исследования). Словом, среди неопозитивистов встречались авторы, которые в своей критике гуманистики проявили гораздо большую, чем Нейрат, степень решительности и невежества.

Нейрат представлял себе путь развития человеческой мысли так же, как и Конт: он ведет от магии, теологии, метафизики и т. д. к приближающемуся триумфу эмпирической Единой Науки, хотя последней, особенно среди социальных наук и особенно в Германии, еще предстоит преодолеть значительные трудности, созданные теологами и метафизиками. Разделяющий взгляды марксизма социалист Нейрат тем не менее отмечал, что теология и метафизика всегда находят поддержку в лице защитников господствующего социального строя, тогда как новый взгляд на мир обнаруживают рабочие массы, борющиеся с буржуазной идеологией. Таким образом, триумф Единой Науки станет переломом не только эпистемологическим, но и социальным[805]. Науке предстоит сыграть важную практическую роль: механика служит инженерам, биология – врачам, социология должна служить государственным деятелям и организаторам, то есть «социальным техникам». Чтобы выполнять свою задачу, она должна обеспечить их способностью предвидеть. Предвидеть можно, только зная законы. Настоящее знание – это «‹…› комплекс взаимосвязанных и логически согласованных законов»[806].

Единственным таким настоящим знанием является физика, поэтому фундаментом новой Единой Науки может быть только развивающийся с эпохи Ренессанса физикализм («венец эмпиризма»), сторонникам которого «‹…› известны исключительно утверждения о пространственно-временных образованиях»[807]. Следует сразу отметить, что физикализм Нейрата не был игрой в аналогии, каковой обычно становились ранние механистические концепции, а также концепция более-менее современная Empirische Soziologie

Ландберга. Из простого переноса положений физики на явления, изучаемые другими науками, ничего не следует. Так, «‹…› для социолога ‹…› достижения современной физики не имеют значения. Неважно, как построены атомы ‹…›, человеческие действия в ничтожной степени зависят от микроструктуры. Непостоянство этих действий может сосуществовать с регулярностью атомных структур»[808]. Физикализм основывается не на объяснении всего при помощи тезисов, почерпнутых из физики, а на принятии свойственной физике стратегии познания мира. Эта стратегия требует отвергнуть как метафизические все тезисы, которые, во-первых, невозможно логически согласовать с уже известными законами, а во-вторых, невозможно никоим образом согласовать с положениями, непосредственно относящимися к данным опыта[809].