Наконец, (в)
теоретическая система Парсонса была ориентирована на синтез всего хоть сколько-нибудь ценного, что было создано в социальных науках, а особенно в социологии. Важной частью его научного начинания стало новое прочтение истории социологии (особенно со времен Макса Вебера, Парето и Дюркгейма), призванное обнаружить в ней не столько множество теорий, сколько зарождающуюся единую теорию. В работах Парсонса прямо-таки навязчиво повторялась мысль о конвергенции социологических концепций о том, что социология обладает мощным фундаментом, на котором может строить[890]. Эта идея стала главной также в монументальной антологииПарсонс заложил в современной социологии новый подход к наследию классиков социологии. Он больше не заключался ни в регистрации бесчисленных «школ», которая во многих случаях была искусством для искусства, ни в освоении результатов работы отдельных авторов, соединенном с игнорированием или резкой критикой остальных. Взаимоотношения Парсонса с наследием строились на предпринимаемых раз за разом попытках сформулировать действительно общие положения всей дисциплины. Таким образом он освоил значительные фрагменты работ таких авторов, как Макс Вебер и Дюркгейм, Парето и Фрейд, Тённис и Кули, Спенсер и Малиновский. Этот список постоянно пополнялся. Наименьшую благосклонность Парсонс проявил в отношении Маркса, которого склонен был считать банальным «утилитаристом». Что более странно, он демонстрировал неприязнь таже в отношении Сорокина и Знанецкого, хотя должен был разглядеть в них как минимум своих предшественников в деле строительства теории социальной системы.
Не имеет значения, была ли трактовка всех упомянутых мыслителей Парсонсом полностью верной с точки зрения скрупулезного историка социологии. Более важным представляется то, что работа этого теоретика являлась одной из самых серьезных попыток интеграции теоретических достижений социологии и преодоления большей части ее традиционных дилемм. Части теоретических альтернатив у Парсонсa становились аспектами одной общей теории. Волюнтаризм и детерминизм, антинатурализм и натурализм, индивидуализм и холизм, психологизм и социологизм, статика и динамика оказались связанными в рамках одной системы. Во всяком случае, таким, несомненно, был замысел Парсонса.
Поэтому иногда говорится об эклектизме Парсонса, демонстрировавшего поистине удивительную легкость, с которой он уходил от спорных вопросов. Но именно этому «эклектизму» мы обязаны интересным экспериментом, который позволяет ответить на вопрос, способна ли современная социология образовать единую общую теорию. Результат этого эксперимента, однако, представляется отрицательным. В сущности, Парсонсу не удалось даже обеспечить социологию единой понятийной схемой, хотя именно к упорядочиванию социологической терминологии он приложил исключительно много усилий, за что его обвиняли в вербализме и схоластике. Парсонсовский понятийный аппарат в значительной степени остался его исключительной собственностью. Еще сложнее складывалась судьба наследия Парсонса как единого целого, и даже для самых преданных представителей функционализма оно не было нерушимым каноном. Функционалистский канон следует искать скорее в таких работах, как
Почти невозможно представить теорию Парсонса в виде изложения для учебника по крайней мере по двум причинам. Во-первых, она разработана чрезвычайно подробно и носит энциклопедический характер. Во-вторых, с годами она дополнялась и изменялась, в результате чего вопрос континуации и изменений мысли Парсонса становится самостоятельной темой. В литературе соперничают две позиции. Согласно одной, взгляды автора