История социологической мысли. Том 2

Академическая карьера Гофмана была связана с двумя университетами: Калифорнийским университетом в Беркли, где он начал работать в 1957 г. по приглашению Герберта Блумера, который был одним из его учителей в Чикаго, и с Университетом Пенсильвании в Филадельфии, куда он переехал в 1968 г. и где работал постоянно до самой смерти. Стоит отметить, что в жизни Гофмана немало времени занимали полевые исследования, проводившиеся сначала в шетландских локальных сообществах, а позднее в психиатрических больницах, игорных домах и во многих других местах.

Это были исследования, отличавшиеся от тех, что проводили большинство современных ему социологов, они напоминали скорее непритязательные антропологические наблюдения, чем социологические исследования по общепринятым меркам. Как исследователь Гофман был верен чикагской традиции, и его порой небезосновательно называли этнографом, хотя ни одна его работа не была простым отчетом о проведенных полевых исследованиях или монографией, посвященной конкретному сообществу. Но результаты этих исследований служили для него не единственным источником: другими, не менее важными, были разнообразные литературные свидетельства, а также делавшиеся от случая к случаю житейские наблюдения. Впрочем, сказать, какой именно была эмпирическая база работ Гофмана, нелегко. Сам он писал об использованных им «анекдотах» и «вырезках», которые собирал наугад, применяя принципы отбора, таинственные порой даже для него самого[970]. Он не заботился о репрезентативности данных. Прежде всего он выявлял проблемы, довольствуясь во многих случаях иллюстрациями и чаще всего не особенно стараясь привести доказательства сформулированных мимоходом универсальных утверждений. Степень универсальности этих утверждений, впрочем, бывала разная. Одни из них, казалось, касаются всех без исключения людей, другие же – людей конкретного общества и эпохи, особенно членов современного американского общества.

Хотя Гофман прежде всего был социологом-эмпириком, он скорее ставил новые проблемы и формировал социологическое воображение, чем совершенствовал исследовательскую технику социологии. Никто не назвал бы его разработчиком мелких проблем, хотя его, по сути, почти не интересовала большая теория: он обращал внимание на вещи, которые эта теория освещала недостаточно, не давая при этом предписаний относительно того, что следовало бы с ней сделать в целом. И это – еще одна из причин, по которым Гофмана так трудно классифицировать. В социологии XX века он занимает особую позицию, и почти каждый может у него что-то найти для себя. Наиболее часто его ассоциируют с символическим интеракционизмом, но имеется достаточно причин, чтобы считать эту ассоциацию правомерной в лучшем случае лишь отчасти – и потому, что он сам отказывался от такого ярлыка, и потому, что кое-что отделяло его от представителей этого направления. Правда, влияние с их стороны (подобно влиянию Зиммеля, который первым обратил внимание социологов на завораживавшее Гофмана ordinary human traffic

[971]) оказало воздействие, по всей вероятности, как на выбор направления исследований, так и на использованный понятийный аппарат (самость, определение ситуации) и метод.

Основное направление интересов Гофмана охарактеризовать нетрудно. Его неизменно занимал «‹…› класс событий, происходящих во время взаимного физического присутствия и благодаря ему. Основным поведенческим материалом здесь служат взгляды, жесты, позы и словесные высказывания, которые люди непрерывно вольно или невольно вносят в ситуацию. Это внешние знаки ориентации действия и вовлеченности – состояний души и тела, обычно не исследуемых в их соотношении с социальной организацией»[972]. Автор «Представления себя другим в повседневной жизни» решительно повернулся в сторону микросоциологии, но в противоположность многим ее представителям не исследовал человеческое поведение в искусственных условиях, а просто наблюдал, что люди делают и говорят в естественных условиях своей повседневной жизни, встречаясь в разных местах и различных ситуациях. Микросоциология Гофмана не исследование малых групп, ее объектом были встречи

индивидов.

«Язык социологии, – писал Гофман, – традиционно имеет дело с организациями, структурами, ролями и статусами и не слишком хорошо подходит для описания поведения людей в присутствии друг друга»[973]. Именно эту ограниченную область он сделал объектом своих многолетних наблюдений, исходя из предпосылки, что доступное социологическое знание не в состоянии ее удовлетворительно объяснить. Того, что мы знаем об обществе как таковом, недостаточно, чтобы понять, что происходит, когда индивиды встречаются друг с другом лицом к лицу. Именно этого и только этого касается, по крайней мере внешне, вся социология Гофмана.