История социологической мысли. Том 2

В-четвертых, в антропологии сформировалось современное понятие культуры, без которого, несмотря на его многозначность, не сумеет уже сегодня обойтись ни одна социальная наука[367]. Впрочем, нам кажется, что антропология – там, где она не ограничивалась защитой эволюционистских схем или этнографическим описанием, – была в XX веке и все еще остается теперь одной из наиболее интенсивно развивающихся социальных наук, поэтому, изолируясь от нее, социальные науки могут только навредить себе.

Нашим намерением все же не является похвала антропологии как таковой или представление ее несомненного вклада в современные социальные науки. Речь идет скорее о том, чтобы показать, каким изменениям подверглась эта наука и какие новые горизонты открывались перед ней по мере преодоления эволюционистского наследия XIX века. Мы обсудим здесь диффузионизм, историзм, функционализм, лишенный до сего времени удачного польского названия так называемый culture and personality approach

(подход «культура и личность» (англ.) – примеч. ред.

), а также структурализм. В обсуждаемый нами период времени[368] по-прежнему развивалась, конечно, эволюционистская антропология и даже работали еще некоторые ее светила (например, Вестермарк). Все же ни одно влиятельное интеллектуальное течение никогда не исчезает просто в ночь с сегодня на завтра; оно не угасает, во всяком случае, пока живут люди, им сформированные. О приближающемся конце свидетельствует сперва тот факт, что оно перестает приобретать новых последователей и наиболее творческие представители новых поколений сосредоточиваются вокруг конкурирующих с ним программ.

Мы уже занимались в предыдущих разделах первыми симптомами дезинтеграции эволюционистской мысли, к которым можно отнести возникновение множества различных детерминизмов, объясняющих социальное развитие противоположными способами и на самом деле совершавших нередко важную переориентацию социологических и антропологических исследований (например, таким было влияние психологизма). Мы также видели, что под конец XIX века были сформулированы программы занятий гуманитарными исследованиями, почти подрывающие все аксиомы эволюционистов вместе с их позитивистской философией науки.

Явления эти находили, как мы увидим далее, определенный отголосок в антропологии, однако в ней не возникало никакой теории, которая была бы эквивалентом «понимающей социологии» Макса Вебера или других направлений гуманистической социологии. В антропологии влияние натурализма оказалось намного более прочным и глубоким, тем не менее, однако, и в ней происходил очень значимый поворот, не лишенный аналогии с «антипозитивистским переломом» во всех гуманитарных науках.

Значимость этого поворота была тем большей, что теоретическое переосмысление у антропологов сопровождала капитальная перестройка их исследовательской мастерской, в результате которой наука эта ранее, чем социология, преобразилась в эмпирическую. Первое поколение антропологов работало в своих кабинетах и библиотеках, второе переместилось в музеи, третье признало своей безусловной обязанностью личное присутствие в поле. Изменения эти были по крайней мере настолько же важными, насколько были важными изменения теоретических предпочтений.

2. Диффузионизм

Первую фазу постэволюционистской антропологии (или в данном случае скорее этнологии) представляли ученые, которых ввиду их особой заинтересованности проблемами диффузии называли диффузионистами, хоть они сами этим названием не пользовались. Впрочем, название это может быть ошибочным, так как предполагает существование какого-то изма, в то время как, в сущности, мы имеем дело с довольно рыхлой общностью интересов, из которой редко возникало что-то, что хотя бы приблизительно напоминало теоретическую систему. Уверенность в важности диффузии как культурного факта является до определенной степени теоретически нейтральной и может быть поддерживаема на основе разных теорий. Поэтому своего рода «диффузионистом» был, например, эволюционист Тайлор[369]. Только на нарисованных некоторыми диффузионистами карикатурах эволюционизм был теорией, предполагающей полную автономность каждой культуры, а также исключающей априори все контакты и заимствования.