Критика эволюционизма у Боаса была разработана по двум направлениям. Во-первых, у него можно найти тезис, что теории вроде тех, какие создавали эволюционисты, в социальных науках являются преждевременными; во-вторых, он утверждал, что подобные теории в принципе невозможны из‐за исключительной сложности объекта, которым эти науки занимаются. Первая линия критики эволюционизма заключалась в утверждении, что открытие законов, управляющих миром культуры, будет возможно только после исследования отдельных культур: чтобы знать, что является общим для многих явлений, необходимо сначала тщательно познакомиться с каждым из них.
«Необходимо, – писал Боас, – по мере возможности воссоздать действительную историю человечества, прежде чем мы сможем питать надежду на открытие управляющих ею законов»[385]
. При отказе следовать этому принципу неизбежно видимость будет приниматься за реальность, закономерности усматриваться там, где проявляются лишь поверхностные сходства. Рассуждая о законах, управляющих обществом или культурой, эволюционисты принимали за исходный пункт то, что могло бы в лучшем случае быть выводом. Применяемому ими методу Боас противопоставил «исторический метод», который заключался в том, чтобы исследовать факты культуры не как звенья гипотетического эволюционного пути, а как элементы конкретной культуры определенного народа, занимающего определенную географическую территорию и находящегося в отношениях взаимного влияния с другими народами; культуры, обладающей определенным прошлым и представляющей собой конкретную целостность, где границы всех частей многократно связаны между собой.«Когда мы выясним, – доказывает Боас, – историю отдельной культуры и поймем отраженные в ней влияния окружающей среды и психологических условий, тогда тем самым мы сделаем шаг вперед и сможем выяснить, в какой степени такие же или иные причины действуют на развитие других культур. Сравнивая подобным образом различные истории роста, можно открыть общие законы. Этот метод намного безопаснее сравнительного метода в его привычном применении, так как основой наших рассуждений является реальная история, а не гипотеза на тему пути развития»[386]
. С этой точки зрения хотя эволюционистские вопросы и сохранили в большой степени свое значение, однако эволюционистская процедура поиска ответа на них должна быть отвергнута. Эмпирик выступал здесь против спекуляций, не основанных на результатах исследований.В сочинениях Боаса столь же явно и с растущей с течением времени силой все же проявлялась и иная линия антиэволюционистской аргументации, направленная против самой концепции науки о культуре как начинания, ставящего перед собой цель открытия законов. В рассуждениях Боаса особую роль играла убежденность в бесконечной сложности мира культуры: «Явления нашей науки настолько индивидуализированы, настолько подвергнуты воздействию внешнего случая, что ни один набор законов не может их объяснить. И так обстоит дело в каждой науке, занимающейся реальным миром вокруг нас. Мы можем достичь понимания того, как каждый индивидуальный случай обусловлен внешними и внутренними силами, но мы не способны объяснить в форме законов его индивидуальности. ‹…› Чем сложнее явления, тем детальнее будут законы, нашедшие в них выражение. Явления культуры отличаются такой сложностью, что сомнительной кажется возможность обнаружить их законы»[387]
.Это понимание привело Боаса к предположению, что антропология – историческая наука в том смысле, что занимается только индивидуальностями или же историческими единицами, представляющими собой отдельные культуры. Каждая «культурная группа имеет свою собственную неповторимую историю, которую мы можем научиться
По мнению Боаса, ошибка эволюционистов заключалась не только в стремлении, и то слишком поспешном, к открытию законов развития культуры. Построенные ими обобщения были неудачными также потому, что опирались на подгонку других культур под схему, полученную путем абстрагирования собственной культуры, на понимание этой последней как нормы. И это самая большая ошибка, которую может совершить антрополог. Каждую культуру следует измерять ее собственной мерой[389]
, исследовать ее в некоторой степени изнутри, стараясь вникнуть в ее собственные психологические, природные и исторические условия, не оценивая ее посредством критериев, чуждых ее «гению».