История социологической мысли. Том 2

Несмотря на то что Боас так и не отрекся от трактовки антропологии как исторической науки, подобного рода высказывания позволяют видеть в нем своего рода «функционалиста»[398]. Этот «функционализм» проявляется не только в цитированных возражениях, касающихся пользы исторической реконструкции, но также в уже упомянутом ранее акценте, который он делал на интеграции каждой культуры. Например, Боас писал так: «‹…› мы обязаны рассматривать культуру как единое целое во всех ее проявлениях ‹…› Изобретения, хозяйственная жизнь, социальная структура, искусство, религия, нравственность связаны между собой»[399]

.

Однако в отношении своего «функционализма» Боас умножал сомнения и возражения, которые тем более понятны потому, что в отличие от культур, исследуемых Малиновским или Рэдклиффом-Брауном, изучаемые им индейские культуры отличались относительно высоким уровнем дезинтеграции. Хотя бы по этой самой причине он был исследователем скорее культуры, чем социальной структуры. Выдвигая требование выявления связей между разными аспектами культуры и реализуя в своих исследованиях этот постулат, Боас писал, что необоснованным является убеждение, что «‹…› вся культура должна быть сплоченным единством, что противоречия внутри культуры невозможны и что все ее черты должны принадлежать системе. Скорее мы должны спросить, до какой степени так называемые первобытные культуры отличаются единством, охватывающим все аспекты культурной жизни. И разве у нас нет повода ожидать, что равно как здесь, так и в более сложных культурах пол, поколение, индивидуальность и общественная организация будут рождать самые разнообразные противоречия?»[400] Таким образом, следовательно, Боас на много лет опередил критиков функционализма, обращающих обычно внимание именно на склонность этого направления к трактовке всех культурных фактов как составных элементов сплоченной системы.

Главным источником этого антифункционализма Боаса, как представляется (наряду с упомянутыми ранее особенностями исследуемых им культур), был индивидуализм, характерный, впрочем, как для него, так и для современной ему американской социологии. Точно так же как он протестовал против эволюционистских законов, упраздняющих разнообразие культур, он возражал и против функционалистских законов системы, нивелирующих разнородность людей. Антрополога должна интересовать не только культура, но и то, как реагируют на нее индивиды, подверженные ее влиянию. Социологические законы «‹…› могут быть только пустыми формулами, если их не наполнить жизнью, принимая во внимание поведение личности в рамках культуры»[401]

.

Боас сетовал, снова опережая более поздних критиков функционализма (например, Ронга), на то, что материал, которым пользуются социальные науки, «слишком стандартизованный»: «Мы получаем его как перечень изобретений, учреждений или идей, но мало узнаем о способе, благодаря которому личность подвергается влиянию этих институтов, пользуется этими изобретениями и исповедует эти идеи. Мы также не знаем, как деятельность этой личности влияет на культурные группы, членом которых она является. Информация на эту тему очень нужна, так как динамику общественной жизни можно понять только на основании реакции личности на культуру, в которой она живет, а также ее влияния на общество»[402]. «Культурные события всегда бывают обусловлены взаимным воздействием личности и общества»[403]

.

Поднимая эту проблематику, Боас открыл еще одну перспективу антропологии XX века (особенно важную в американской антропологии), а именно так называемый culture and personality approach (см. подраздел 5). В контексте этой проблематики историзм Боаса приобретает новый смысл. «Антропология, – как справедливо пишет Харрис, – должна быть историческим учением не потому, что история отдельных культур представляет собой единственный путь понимания закономерностей культурных явлений, а скорее потому, что не существует никакого другого способа исследования индивидуальных явлений. А если это так, то исследование специфичности человеческого индивида составляет высший пункт тенденции к партикуляризации»[404]

. Новый смысл получает также уверенность Боаса в важности психологических факторов.

Подвести итог мысли Боаса необыкновенно трудно, потому что можно, как пишут Кардинер и Пребл, объединять его «‹…› практически с любой методологической доктриной современной антропологии. Он всегда старался сохранить независимость антропологии от „спекулятивной теории“ и сам придерживался какой-то теории лишь настолько, насколько она служила задаче разрушения или нарушения соответствующей догмы»[405]. Не слишком верный ученик Боаса Крёбер писал о нем как о «великом разрушителе интеллектуальных иллюзий», одновременно указывая на теоретическое саморазрушение его мышления[406].