Читаем История социологической мысли. Том 2 полностью

Тем не менее Боас, как показывает Стокинг, важной проблемой считал внутреннюю интеграцию каждой культуры, а также то, каким образом чуждый ей материал «усваивается и преобразовывается»[392]. Он был уверен, что культура всегда представляет собой своеобразное духовное единство и ее познание требует глубокого проникновения в создающий это единство «гений культуры». Таким образом, подход этого ученого к культуре был одновременно и атомистическим, и холистским, и диффузионистским, и, как иногда его неверно определяют, «функционалистским». Он сам называл его подходом

историческим, так как дело было в том, чтобы воссоздать действительное развитие культуры как единственной в своем роде индивидуальности.

С этой точки зрения причисление Боаса к диффузионистам ошибочно, тем более что он диффузионизм критиковал, усматривая в нем тенденцию к безапелляционности в упорядочивании и классификации элементов культуры. В одной из статей он открыто ставил знак равенства между диффузионизмом и эволюционизмом, противопоставляя этим двум «европейским» ориентациям метод большинства американских антропологов, которые «‹…› интересуются прежде всего динамичными явлениями культурных изменений и стараются выяснить историю культуры, опираясь на результаты своих исследований ‹…› [они. – Е. Ш.

] откладывают окончательное решение проблемы относительного значения параллелизма развития культуры на различных территориях или всемирной диффузии и долговечности черт культуры до того времени, когда действительные обстоятельства культурных изменений будут лучше изучены»[393].

Как мы видим, выступление против эволюционизма и начало исследований диффузии не было для Боаса равносильно присоединению к диффузионистам как «теоретикам». Он искал как будто бы третий путь, которым должно было быть то, что он называл «реальной» историей культуры и отсутствие чего отталкивало его как в эволюционизме, так и в диффузионализме. Эта история должна была заключаться не только в исследовании конкретных, определенных во времени и пространстве культур как более или менее интегрированных целостностей, но и в поиске ответа на вопрос, как эти культуры сформировались. «Мы хотим, – писал Боас, – познать не только динамику существующих обществ, но также способ, с помощью которого они стали тем, чем являются»[394]. Популяризованный диффузионистами постулат «исторической реконструкции» превратился у Боаса в намного более радикальный и буквальный.

В случае исследуемых им индейских культур (как и всех дописьменных культур в то время, когда устная традиция как исторический источник еще не была открыта) этот постулат был, однако, не реализуем. Леви-Стросс метко писал в связи с этим о парадоксе Боаса, заключающемся в поисках научного спасения в истории в то время, когда «предмет ‹…› таков, что в огромном большинстве случаев история остается за пределами достижимости»[395]

.

Сам Боас отдавал себе в этой трудности отчет. Провозглашая похвалу истории, он отказался от нее сначала как лингвист, который, исследуя бесписьменные языки, был лишен каких-либо шансов на познание их прошлого и должен был сосредоточить свое внимание на их исключительно синхроническом исследовании. Как ученый, занимающийся индейскими культурами, он оказался в похожей ситуации. Что интересно, он не только констатировал трудности исторической реконструкции, но и, вопреки собственным постулатам, подверг сомнению ее пользу. «Мы можем, – писал он, – в подробностях знать историю языка, но эти знания не разъяснят нам реакций говорящего, использующего данный язык в его нынешней форме – единственной, которую он знает. Знания по истории магометанства в Африке и его влиянию в Судане не помогут нам в понимании поведения негра, который живет в нынешней культуре ‹…› Если бы мы досконально знали весь биологический, географический и культурный уклады (setting) общества, а также понимали в подробностях способы реагирования на эти условия членов общества, равно как и понимали общество как целое, нам бы не потребовались для понимания его поведения исторические знания о его истоках»[396]. Современных себе антропологов Боас иногда упрекал в том, что они делали упор на историческую реконструкцию, проведения которой он ведь и сам когда-то требовал. «Динамические реакции на культурную среду, – пишет он, – не предопределены историей, хотя и представляют собой результат исторического развития»[397].

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология
Теория социальной экономики
Теория социальной экономики

Впервые в мире представлена теория социально ориентированной экономики, обеспечивающая равноправные условия жизнедеятельности людей и свободное личностное развитие каждого человека в обществе в соответствии с его индивидуальными возможностями и желаниями, Вместо антисоциальной и антигуманной монетаристской экономики «свободного» рынка, ориентированной на деградацию и уничтожение Человечества, предложена простая гуманистическая система организации жизнедеятельности общества без частной собственности, без денег и налогов, обеспечивающая дальнейшее разумное развитие Цивилизации. Предлагаемая теория исключает спекуляцию, ростовщичество, казнокрадство и расслоение людей на бедных и богатых, неразумную систему управления в обществе. Теория может быть использована для практической реализации национальной русской идеи. Работа адресована всем умным людям, которые всерьез задумываются о будущем нашего мироздания.

Владимир Сергеевич Соловьев , В. С. Соловьев

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука