Тем не менее Боас, как показывает Стокинг, важной проблемой считал внутреннюю интеграцию каждой культуры, а также то, каким образом чуждый ей материал «усваивается и преобразовывается»[392]
. Он был уверен, что культура всегда представляет собой своеобразное духовное единство и ее познание требует глубокого проникновения в создающий это единство «гений культуры». Таким образом, подход этого ученого к культуре был одновременно и атомистическим, и холистским, и диффузионистским, и, как иногда его неверно определяют, «функционалистским». Он сам называл его подходомС этой точки зрения причисление Боаса к диффузионистам ошибочно, тем более что он диффузионизм критиковал, усматривая в нем тенденцию к безапелляционности в упорядочивании и классификации элементов культуры. В одной из статей он открыто ставил знак равенства между диффузионизмом и эволюционизмом, противопоставляя этим двум «европейским» ориентациям метод большинства американских антропологов, которые «‹…› интересуются прежде всего динамичными явлениями культурных изменений и стараются выяснить историю культуры, опираясь на результаты своих исследований ‹…› [они. –
Как мы видим, выступление против эволюционизма и начало исследований диффузии не было для Боаса равносильно присоединению к диффузионистам как «теоретикам». Он искал как будто бы третий путь, которым должно было быть то, что он называл «реальной» историей культуры и отсутствие чего отталкивало его как в эволюционизме, так и в диффузионализме. Эта история должна была заключаться не только в исследовании конкретных, определенных во времени и пространстве культур как более или менее интегрированных целостностей, но и в поиске ответа на вопрос, как эти культуры сформировались. «Мы хотим, – писал Боас, – познать не только динамику существующих обществ, но также способ, с помощью которого они стали тем, чем являются»[394]
. Популяризованный диффузионистами постулат «исторической реконструкции» превратился у Боаса в намного более радикальный и буквальный.В случае исследуемых им индейских культур (как и всех дописьменных культур в то время, когда устная традиция как исторический источник еще не была открыта) этот постулат был, однако, не реализуем. Леви-Стросс метко писал в связи с этим о парадоксе Боаса, заключающемся в поисках научного спасения в истории в то время, когда «предмет ‹…› таков, что в огромном большинстве случаев история остается за пределами достижимости»[395]
.Сам Боас отдавал себе в этой трудности отчет. Провозглашая похвалу истории, он отказался от нее сначала как лингвист, который, исследуя бесписьменные языки, был лишен каких-либо шансов на познание их прошлого и должен был сосредоточить свое внимание на их исключительно синхроническом исследовании. Как ученый, занимающийся индейскими культурами, он оказался в похожей ситуации. Что интересно, он не только констатировал трудности исторической реконструкции, но и, вопреки собственным постулатам, подверг сомнению ее пользу. «Мы можем, – писал он, – в подробностях знать историю языка, но эти знания не разъяснят нам реакций говорящего, использующего данный язык в его нынешней форме – единственной, которую он знает. Знания по истории магометанства в Африке и его влиянию в Судане не помогут нам в понимании поведения негра, который живет в нынешней культуре ‹…› Если бы мы досконально знали весь биологический, географический и культурный уклады (