Как и Екатерина, ее внук ожидал, что в самой Франции явится человек, способный обуздать революционную стихию и восстановить порядок. В 1799 году таким человеком стал генерал Наполеон Бонапарт. В июне 1848 года, после подавления народного восстания в Париже, на роль усмирителя Франции выдвинулся военный министр генерал Луи Эжен Кавеньяк, наделенный перепуганным Учредительным собранием полномочиями главы исполнительной власти.
Решительность, проявленная Кавеньяком при подавлении восстания, произвела впечатление на Николая I, который поручил своему представителю в Париже Н.Д. Киселеву нанести визит главе правительства и выразить ему полное одобрение его действий. Кстати, это был первый визит главы русской дипломатической миссии к Кавеньяку. Киселев зачитал генералу только что полученную им депешу от канцлера К.В. Нессельроде, датированную 25 июля 1848 года. В ней говорилось: «Государь искренне поздравляет г-на Кавеньяка с успехом, столь славно одержанным над анархической шайкой, которая сражалась с остервенением, поддерживаемым самыми развратными страстями. Государь искренне рукоплещет прекрасному поведению генерала Кавеньяка, искусству принятых им распоряжений и блестящей храбрости, с которою они были приведены в исполнение»[262]
.Кавеньяк не стал скрывать, что крайне польщен полным одобрением его действий императором Николаем, и просил Киселева засвидетельствовать государю его глубочайшую признательность. В этот момент в кабинет, где проходила встреча, вошел министр иностранных дел Жюль Бастид. Кавеньяк взял депешу, передал ее Бастиду и сказал: «Хочешь ее прочесть? Я уверен, мой друг, что она доставит тебе удовольствие»[263]
.Вслед за этим Кавеньяк выказал Киселеву желание направить своего представителя в Петербург, чтобы получить там официальное признание нового республиканского режима.
Конечно, для императора Николая I предпочтительно было бы видеть во главе Франции графа Шамбора (в малолетстве – герцога Бордоского), внука свергнутого в 1830 году Карла X, в качестве легитимного короля. Но поскольку, увы, это было невозможно, то всем другим претендентам на власть, и прежде всего графу Парижскому, внуку Луи Филиппа, царь, как это ни покажется странным, предпочитал потомственного республиканца Кавеньяка[264]
. Дело в том, что для Божьей милостью российского самодержца Николая Павловича, республика, хотя и оставалась неприемлемой формой государственного управления, но все же была более понятна в своих откровенных принципах, нежели конституционная, т. е. «фальшивая» монархия, само существование которой, с точки зрения императора, было оскорблением Божественной природы монархической власти, подрывом ее извечных устоев. Однажды Николай сказал: «Республика может существовать рядом с абсолютной монархией; прямая цель обоих режимов – счастье народа. Конституции, напротив, созданы лишь для каких-то отдельных лиц»[265].О том, что император Николай I конституционной монархии предпочитает республику, в январе 1849 года сообщит в Париж временный руководитель дипломатической миссии Франции в Петербурге де Феррьер-Ле-Вайе. По мнению царя, писал министру иностранных дел французский дипломат, республика могла бы даже стать «одним из этапов на пути возвращения к легитимной монархии». В том же донесении Феррьер-Ле-Вайе отметил, что свержение Луи Филиппа республиканцами доставило императору подлинное «чувство удовлетворения», и что уже за одно это он признателен Республике, хотя «относится к республиканской форме правления скорее с удивлением, нежели с доверием»[266]
.Кавеньяк, конечно, не знал о подлинных настроениях и намерениях Николая I в отношении Франции, но он стремился легализовать в международном плане возглавляемый им режим и, в частности, нормализовать отношения с Россией. В начале сентября 1848 года он направил в Петербург своего друга, бригадного генерала Ле Фло, поручив ему любой ценой добиться от императора официального признания Французской Республики. Миссия была заведомо трудной, если не сказать больше.
Посланец Кавеньяка не мог рассчитывать на официальный прием в Петербурге, так как формальные отношения между Францией и Россией после Февральской революции оставались не урегулированными. После предварительных консультаций с канцлером К.В. Нессельроде генерал Ле Фло 26 сентября 1848 года получил неофициальную аудиенцию у императора. Их встреча состоялась в Зимнем дворце. С присущей ему солдатской прямотой Ле Фло сразу же объявил царю, что приехал исключительно за тем, чтобы «ускорить восстановление официальных дипломатических отношений между нашими странами»[267]
.