Как Мэй ходила в гости

Роуз жила в южной части Лондона, на улице Пейвмент, что тянулась вдоль южной кромки парка Клэпхэм Коммон. Квартира располагалась над магазином мороженого, по обе стороны которого работали две конкурирующие риелторские фирмы. В одной из комнат имелось эркерное окно с видом на декоративный пруд. Розе нравилось называть себя розой на мостовой — она так и писала в своих визитных карточках: «Rose on the Pavement». Моя подруга была независимым ландшафтным архитектором, специализируясь на красивых и функциональных огородах. Оттого-то она так жалела, что живет на четвертом этаже и не может развести собственный огород. Вот уже восемь лет она стояла в очереди, чтобы получить участок в районе Лорн-роуд, но желающих было столь много, что очередь закрыли.

— По крайней мере я уже в списке, — сказала она. — Осталось понять, кого из очередников стоит отстрелить.

Квартира Роуз рябила от солнечного света, пробивающегося сквозь парковую листву. Помещений было два — спальня и пространство с открытой планировкой, служившее одновременно гостиной и кухней. Вот Эдит Уортон[63]

, например, не любила открытые планировки, считая, что в них теряется функциональность, присущая отдельным комнатам, и, увы, наносится ущерб приватности. Она сокрушалась, когда дверные проемы превращали в арки, и называла их «зияющими дырами». Но по мне, так квартира Роуз была премиленькой. Зона гостиной — темно-охряного цвета, а кухня — пятнистая, так как Роуз еще не определилась с цветом, рассматривая варианты от бледно-розового до желтовато-зеленого. По приезде она сразу же поинтересовалась моим мнением на этот счет, но я не нашлась с ответом. Все пробники представлялись мне волшебными. Если честно, даже не знала, что такие цвета можно использовать в жилом помещении. В нашей семье мы придерживались принципа «белый делает комнату просторней», хотя непонятно, почему это так важно. Ведь порою хочется противоположного, камерности какой-то.

Мебели в квартире было немного, но мест, чтобы присесть, хоть отбавляй. В одном конце комнаты стоял длинный обеденный стол, очень хорошего качества, а в другом — викторианская кушетка. Также имелся письменный стол в миссионерском стиле и разномастные стулья, купленные на разных распродажах, и тем не менее вместе они выглядели гармонично. Эдит Уортон наверняка отметила бы приверженность Роуз к качественной мебели, а не к какому-то ширпотребу.

Роуз держала много книг, расставленных на высоких, в индустриальном стиле стеллажах с колесиками. Роуз могла перемещать их по комнате, хотя, на мой взгляд, это непрактично, да и тяжесть какая. Книги, более или менее рассортированные по алфавиту, иногда стояли в три ряда. Роуз из тех людей, что запасаются несколькими экземплярами любимой книги — чтобы раздаривать.

Викторианская кушетка была рассчитана для гостей, что поначалу вызвало у меня сомнения. Но Роуз раздвинула трехстворчатую ширму, выделив для меня личное пространство, принесла гору одеял и подушек. Она помогла мне застелить постель, и я почувствовала себя очень даже уютно. Роуз дала мне свою длинную футболку, спала я замечательно, и не только из-за разницы во времени. Утром я переоделась в джинсы Роуз и белый мягкий свитер, очень похожий на мой серый.

Познакомившись на курсах по ландшафтной архитектуре, мы обнаружили, что до этого в одно и то же время успели недолго пожить в Нью-Йорке, хотя Роуз больше походила по характеру на Эмбер Дуайт. Эти двое точно бы подружились. Например, Роуз вырастила в своей квартирке два лимонных дерева. Этаж был высокий, и она организовала рассеянный свет. А поскольку деревьям не хватало влаги, она переселила их в ванную комнату.

— Почему не фикус? — спросила я сегодня. — С него хватило бы и гостиной.

— Во-первых, это была студия, — ответила Роуз, — а во-вторых, только лимонное дерево.

Лимонные деревья — дело хлопотное. Один из наших бывших профессоров, напомнила я, советовал не зацикливаться. Нужно тщательно изучить почву, произвести дренаж, учесть доступ солнца, но если растение не развивается, следует оставить его в покое. «Важно уметь принять смерть растения», — говорил он.

— Чушь собачья, — сказала Роуз, добавив, что ни одно растение не умерло под ее руками.

На завтрак мы попили кофе с тостами, а потом Роуз объявила, что мы едем в один исторический дом. Мое отношение к таким домам такое же, как и к чужим биографиям: очень быстро наскучивает. Можно даже сказать, что у меня на них аллергия, как и на малые музеи. Столько хлопот по поводу малой малости наводят тоску, особенно если в доме умерло какое-то историческое лицо. Но Роуз все равно не сказала, куда мы едем.

— Это малоизвестная жемчужина, — заметила она по дороге. Мы свернули на площадь севернее Флит-стрит, и Роуз отбросила щелчком сигарету. Она начала курить, протестуя против здорового образа жизни других студентов, и привычка осталась.

— Все сбалансировано, — возражала мне она. — Я выращиваю полезные овощи.

На углу показался дом с синей табличкой, но сначала Роуз подвела меня к бронзовой статуе во дворе.