Думаю, моя мама пыталась заглушить свою грусть уединением, но оказалась сдавлена собственными корнями. Если развивающееся растение не пересадить в более просторный горшок, оно оплетается корневой системой, и рост его тормозится. Так и моя мама: проводив меня с братом до порога взросления, она замкнулась в себе, и корни начали обвивать ее все теснее и теснее. Просто люди не понимают, какой порог боли является предельным. И тогда маму наказал Атлас, бог долготерпения. Ее боль росла и росла, пока не начала выпирать из нее грыжей. Первая операция не помогла, как и вторая тоже. Грыжа продолжала расти, и уже левый ее бок выглядел так, словно ей под сорочку засунули подушку. Или словно она носила на себе спеленатого младенца. Мама не могла свободно опустить руку, как будто обнимая этого ребенка. Хирурги говорили: дайте науке еще десять лет, и она ждала, таким образом помогая тем, кто должен бы помогать ей. Так любящая обнимать превратилась в человека, не терпящего прикосновений по отношению к себе и другим. Мама попала в объятия грыжи, наполненной ее собственными внутренностями — дьявольское наказание для того, кто всю жизнь хотел подтверждений любви.
— Я тебя люблю, — говорила она мне еще до болезни.
— Я тебя тоже люблю.
— Правда? — Повторение этого слова для нее было сродни наркотику.
— Да! Люблю очень-преочень.
Но даже когда обмен, как она и надеялась, был совершен, мама все равно оставалась грустной.
И где же тогда была Элеос, богиня милосердия, или Артемида, облегчающая женщинам болезни? Где был крылатый Гермес, бог пределов? Почему он не остановил, не смягчил ее падения в бездну?
В том, что случилось, нет ничего запутанного, и рассказать это недолго. Вернувшись домой после окончания колледжа, я поселилась в своей прежней комнате, самой большой из всех. В доме не было комнат со своей ванной. На втором этаже — три спальни и одна ванная в коридоре. Комната, в которой я жила, раньше служила нашей с братом детской. Родители занимали среднюю, а брату отдали самую маленькую. По мере ухудшения здоровья мамы, отец все чаще спал внизу в гостиной. Мы решили, что надо отдать им мою большую комнату, а я перекантуюсь внизу в гостевой, пока не сниму для себя квартиру.
Я освободила шкаф и комод, уложила в коробки плюшевых шмелей и стеклянные фигурки. Я купила для мамы новое покрывало в лавандовых тонах, которое должно было ей понравиться. Вместе с отцом мы передвинули кровать так, чтобы подход к ней был удобен для обоих. Отец соорудил для мамы приставную лесенку, а брат приобрел старинное зеркало. Мы повесили его над комодом, и отраженный свет из окна напротив добавлял комнате еще больше пространства и воздушности.
Когда все было готово, мы заполнили комнату цветами. Стоял август. В ее тогдашнем состоянии мама благоволила августу не более, чем остальным месяцам. Говорят, страдание не любит одиночества, но мама, как правило, задергивала на окнах шторы, чтобы солнце не проникало в комнату. Она запоем смотрела новости по телику, получая лишнее подтверждение тому, что мир прогнил и она мало что теряет. Боль и депрессия постепенно меняли ее личность.
В том, что случилось, нет ничего запутанного. Стоял теплый сентябрьский вечер. Мы поужинали (не помню, чем именно), и мама сразу же поднялась к себе. Я прибиралась на кухне, а брат отправился делать домашку. Отец играл на фортепьяно Пасторальную симфонию Бетховена, играл громко, для мамы — это была их любимая вещь. Я налила себе еще бокал вина. Мама заселилась в большую комнату менее недели назад.
Собственно, рассказывать недолго. Из прежней родительской комнаты, в которой они прожили двадцать лет, добраться до туалета можно, свернув в коридоре налево, потом три ступеньки вниз и сразу направо. Той ночью, когда все уснули, мама вышла из моей бывшей комнаты, спустилась на эти самые три ступеньки вниз, сделала шаг вправо и… рухнула с лестницы. Из-за грыжи она с трудом удерживала баланс. Я потом тысячу раз прошла этот маршрут.
Любой может оступиться. На лестницах это случается каждый второй и двадцать две сотых раза, на первой и последней ступеньке, что особенно опасно при спуске, на который приходится более 90 процентов травм. С какого момента люди начали строить лестницы? Их бы вовсе не было, если бы все ограничились одноэтажными домами.
Пролетев девять ступенек, мама упала на площадку, ударившись головой о балюстраду над холлом. У нее был сломан нос, выбито несколько зубов, весь пол залило кровью. От падения произошел компрессионный перелом шеи, и я знаю, что слышала этот момент падения, слышала какой-то нечеловеческий звук.
«Скорая» приехала с включенной сиреной.
Я после гадала: может, она расстроилась из-за Пасторальной симфонии? Поняв, что ей больше не суждено оказаться среди пейзажей, которые возникали под музыку в ее воображении? И кому из нас первому пришла в голову мысль переселить ее в мою комнату? Мы так и не смогли припомнить. И уже не вспомним.