Хлеб печали

- Ты ведь с ведьмами то водишься, - многозначительно сказал солдат.

- Что-о?

- Ну, как, кормишь их, поишь, пытаешь опять же. Как знать, вдруг от их проклятий все твои беды?

- Пытаю не я, а палач. И делай свое дело, чтоб тебя черти взяли! – внезапно гневно закричал тюремщик, приподнимаясь в стременах. – Иначе вобью твою глупую голову в плечи! Чтоб язык не распускал.

- Ну-ну, - только и ответил тот, но ворота наконец-то отворил. Лене чувствовала, как дрожит ее спаситель, но не знала: от гнева или от холода.

- А ведь когда будут жечь ведьму, то тебе придется и о костре заботиться, - сказал вслед солдат, когда они уже оказались на мосту, и Лене слышала гулкий стук подков по дереву. О какой ведьме они все время твердят? Может быть, это ведьма похитила ее козочку? Или ведьма заставила ее обидчиц исчезнуть?..

Тюремщик выругался, негромко, но очень зло. Лене пошевелилась, но тут же замерла, когда он одернул ее:

- Сиди тихо, - сквозь зубы протянул он и добавил: - Что ж за тоска вокруг…

Магдалена не знала, как его утешить, и спряталась назад, в свой собственный мир, где стоило только закрыть глаза, чтобы оказаться среди друзей и родных. Она изо всех сил пожелала доброму тюремщику и его жене счастья и спокойствия и представила, как они приходят в гости к ее родным, и бабка Магда встречает их, одетая в нарядное платье, почти как у нее самой, только лучше: с вышивкой, с настоящей игольницей на поясе, и, может быть, даже в кольцах, как у жены мельника, и угощает морковным пирогом, целым запеченным поросенком, кашей на молоке и сладким напитком из яблок! Магдалене было так тепло и уютно мечтать, что она опять быстро заснула. Лене никогда не узнала, что тюремщик, колебавшийся, не отвезти ли девчонку назад в тюрьму, чтобы самому не оказаться на плахе за преступление против святой церкви и добрых горожан, в тот самый миг наконец-то набрался уверенности и спокойствия. Все, что он делает, - на благо невинного, а, значит, - зачтется перед Господом.

Так, он довез спящую Лене до дома в Зильберхофе, где жили дальние родственники его жены: ткач Михель Кольхарт с семьей, в которую, кроме супруги и многочисленных детей, входил чей-то ослепший дед, пара осиротевших племянников и подмастерья, задержавшиеся у хозяина настолько, что чувствовали себя роднее двоюродных братьев. Появлению еще одного ребенка здесь никто не удивился, а на расспросы не было ни времени, ни охоты даже у самого главы дома. «Главное, - сказал он, уперев руки в боки, - чтобы девочка была работящая, нянчится-то с ней никто здесь не будет».

- Не говори никому, что это я тебе ее привез, - предупредил тюремщик, не спешиваясь. – Вот ладанка, которую я обещал – благословленная епископом: от сглаза, боли в спине и плохого зрения, - и он передал ткачу мешочек с ладаном и пряностями.

- Что ж, договорились, - ответил тот, повертев его в руке и бережно спрятав за пазуху. – Ты приехал ради нее, понятно. Благодарю тебя, свояк. Как хоть зовут девчонку?

- Магдалена, - неохотно ответил тюремщик. – А рода ее ни я не знаю, ни она сама.

Ткач кивнул.

- Останешься завтракать? Хлеб как раз поспеет.

- Поеду назад. Утро коротко. День сегодня будет тяжелым.

- Как и всякий день, что Бог нам отмерил.

- Точно так, свояк. Точно так.

Дверь дома уже была плотно закрыта, чтобы не выпускать тепло наружу, и тюремщик подумал о полусонной Лене, которую передал из рук в руки жене своего свояка; о том, как удивленно и непонимающе блеснули ее глаза, когда ее внесли в дом. Нет, он сделал все верно, и пора возвращаться домой.

Свояки крепко пожали друг другу руки на прощание, и он вновь забрался на покорную лошадку, которая больше годилась на то, чтобы таскать за собой телегу, чем ездить на ней верхом. Пока он возился в седле, натягивая перчатки из чертовой кожи, Лене уютно зарылась в постели среди других ребятишек, забравшись с головой под лоскутное одеяло. «Все будет хорошо», - еще раз сказала она в соломенный матрас, и тюремщик на улице вздрогнул, будто услышал ее.

Глава восемнадцатая. Руди. Допрос

- Ах, благочестивый господин судья желает знать, как ведьмы становятся ведьмами, - голос Магды звучал откровенно издевательски, хотя она сидела на пыточном стуле. Шипы на сиденье все еще были прикрыты досками, а вместо железных браслетов руки Магды были привязаны к подлокотникам кожаным ремнем, однако Руди сомневался в том, что смог бы сохранять такое спокойствие духа, зная, что в любой миг окажется на шипах, и палач может развести костер под сиденьем, а потом прикладывать раскаленную головню к ногам, рукам, груди... От стула плохо пахло – дерево, из которого торчали шипы, пропиталось кровью, потом и нечистотами, и Руди то и дело подносил к носу платок, пахнущий духами Анны. От этого ему становилось легче, и он про себя восхвалял ее заботливость, вспоминая, как она небрежным жестом семь раз капнула на его платок духами. «Вообще-то я их терпеть не могу, - сказала она тогда, улыбаясь. – Все эти запахи совершенно отбивают чутье».