В Сенате Андреевский в весьма категоричной форме поставил под сомнение сам принцип доказательства «через личность». «В самом деле, пагубная односторонность судебных следователей, преимущественно – «по особо важным делам»; безграничные характеристики обвиняемого, исходящие из правила: подавай всё, что есть дурного, лишь бы очернить человека, хотя бы он и не был виноват; фантазёрство и неудержимая словоохотливость экспертов; гражданские истцы, не имеющие в процессе никакого гражданского дела и только возбуждающее присяжных против подсудимого, – разве все эти уклонения не составляют «злобы дня» и разве все они не соединились в этом деле с такою силою, что можно и даже следует призадуматься над практикою самого Правительствующего Сената, пересмотреть её и ещё раз взвесить вопрос: может ли все так продолжаться?..» Андреевский обрушился на следователя Сахарова со всей мощью своего несомненного литературного таланта (он был довольно одарённым поэтом), обвиняя его в пристрастности, однобокости, превратном толковании закона и в конечном итоге некомпетентности.
Заключение по жалобе давал обер-прокурор уголовного кассационного департамента Сената А. Ф. Кони. Его и Андреевского связывала долгая и искренняя дружба, но товарищеские (как и любые другие) отношения в дела Анатолий Фёдорович никогда не примешивал. Его мнение вполне категорично: существенных нарушений судом допущено не было, оснований для отмены решения окружного суда не находится. Сенат согласился с этой точкой зрения, приговор был оставлен в силе. Позже император по ходатайству Назарова смягчил его на 5 лет полицейского надзора и лишение особенных прав.
Послесловие
Что же касается необычной экспертизы, то Сахарову пришлось выслушать немало неприятных слов. В частности, один из судей, участвовавших в процессе, А. Постельников, в своём особом мнении высказался в пользу порицания следователя, который, по его словам, предпринял попытку «заменить врачей актрисами, сведения об организме Черемновой – рассуждениями актрис о том, чего они сами не знают». Сам А. Ф. Кони, через много лет вспоминая те события, писал: «Нельзя отказать такой экспертизе в оригинальности и нельзя не признать её интересной. Но более чем сомнительно считать её приемлемой вообще и в качестве судебного доказательства в особенности… Приходится признать, что артистки, в рассказе которых об их впечатлениях судебный следователь хотел найти мерило для оценки впечатлений другой артистки, полученных притом и в другой обстановке, никак не могут считаться экспертами в настоящем смысле слова».
Что касается Андреевского, то он подвергся жесточайшей критике за то, что не просто согласился защищать такого человека в таком деле, но и делал это столь высокопрофессионально и страстно, как если бы и сам был на стороне своего подзащитного…