Зиновий Петрович Рожественский сам настоял на том, чтобы быть отданным под суд, а на процессе неоднократно заявлял об исключительно личной ответственности за происшедшее и требовал для себя смертной казни. Упрямый и надменный, вспыльчивый до крайности (во время многомесячного похода к Цусиме он имел обыкновение в раздражении швырять бинокль за борт, и до такой степени истощил их запас на «Князе Суворове», что пришлось одалживаться на других кораблях) и самоуверенный, он счёл невыносимыми постоянные нападки прессы и пошёл ва-банк.
Трудно сказать, был это порыв или точный расчёт; скорее всё-таки первое – затворническая жизнь адмирала после процесса свидетельствует о том, что он глубоко переживал произошедшее. В любом случае, ему, тяжело раненному в самом начале боя и перенесённому на сданный впоследствии миноносец «Бедовый», можно было инкриминировать различные упущения (не выработал план боя, перегрузил суда углём, пренебрегал разведкой, соединил в одну колонну различные по составу и скорости корабли, не сделал распоряжений на случай своего тяжкого ранения или смерти, вследствие чего суда эскадры остались без руководителя), но не измену и не трусость. Позиция же «Я один виноват» вызывала у членов военно-морского суда Кронштадского порта, прекрасно понимающих, от каких случайностей зависит иной раз военное счастье, уважение. Заключительные слова Рожественского были встречены почтительной тишиной: «…Я далёк от мысли искать следов непреступности в приказании сдать «Бедовый». Напротив, я хочу, чтобы позор этого преступления запечатлелся в памяти потомства строжайшим наказанием того виновного, которого вам ясно указывает статья 279 <Морского устава.
В результате нескольких офицеров признали виновными. «Капитан 1‑го ранга Клапье де Колонг, полковник Филипповский и капитан 2‑го ранга Баранов признаны виновными в том, что, находясь на повреждённом миноносце «Буйный», умыслили, в случае встречи с неприятелем, сдаться без боя и, перейдя на миноносец «Бедовый», вполне способный к бою, спустили флаг; все трое… подлежат смертной казни через расстреляние». Однако, принимая во внимание, что «нравственные и физические силы подсудимых были подорваны беспримерным по трудности походом, потрясены гибелью многих судов эскадры и что к сдаче их побудило желание спасти жизнь адмирала», суд ходатайствовал пред императором о замене определенного им наказания исключением из службы. Адмирал Рожественский, как «не вполне сознававший по состоянию своего здоровья значение происходивших вокруг него событий», и остальные подсудимые были оправданы.
«…Флот утратит своё значение»
Гораздо сложнее было адмиралу Николаю Ивановичу Небогатову. Как младший флагман, после ранения Рожественского он оказался старшим начальником над эскадрой и по букве закона нёс ответственность за всё произошедшее, в первую очередь за сдачу нескольких способных продолжать бой кораблей. Тут тоже были свои нюансы: в частности, адмирал какое-то время добросовестно полагал, что принимать командование следует не ему, а контр-адмиралу Фелькерзаму (тот умер за три дня до сражения, но Рожественский не оповестил об этом эскадру, справедливо полагая, что по морским понятиям предзнаменование хуже не придумаешь; хотя Небогатова, конечно, проинформировать следовало). Но – «поражение всегда сирота»… Поэтому если в середине 1906 г. во время первого процесса явственно чувствовался «оправдательный уклон», то в декабре того же года в том же самом Кронштадском военно-морском суде настроения были иными.