Критическая теория интернета

Существует опасность, что сегодняшние движения застрянут в самодовольном протестном режиме. Когда доступ к политическим процессам успешно заблокирован, дальнейшая медиация кажется единственным выходом. Однако в процессе увеличения «стоимости бренда» за счет глобальной информированности с протестными движениями может произойти то же, что и с переоцененными акциями: они могут окупиться, а могут обесцениться. Гордая фраза «а мы вам говорили» подпитывает боевой дух множества из меньшинств, в то время как реальные конфликты оказываются делегированы на уровень Комиссий по установлению истины и примирению [284]

(часто при парламенте или конгрессе) спустя много времени после того, как урон уже нанесен.

Вместо того чтобы выступать за «примирение» между реальным и виртуальным, я бы призвал к полноценному синтезу технологий и социальных движений. Если не занимать позицию «the future is now», заимствованную у киберпанка, то можно многое вынести из радикального переосмысления технологических революций последних 10–15 лет. Доткомы инвестировали весь венчурный капитал в традиционную рекламу. Их уверенность в том, что произведенное медиа внимание автоматически привлечет пользователей и превратит их в потребителей оказалась необоснованной. Эта ситуация все еще остается актуальной. Социальные сети, такие как Flickr, Orkut и MySpace, так и не выросли из-за огромных бюджетов на рекламу по телевидению. Микс из старых и новых медиа кажется неплохой идеей, но он может оказаться совершенно бесполезен при создании движений. Информация формирует нас, но новое сознание все меньше и меньше проявляется в измеряемом действии. Активисты только начинают осознавать влияние этой парадигмы. Что если информация только циркулирует вокруг нас в своем собственном параллельном мире? Что делать, если карнавальные демонстрации не могут преодолеть уровень спектакля и протестующий интернационал устает от саммит-хоппинга? [285]

Ажиотаж вокруг сетей выносит на поверхность концептуальный кризис коллаборации и кооперации. В случае с нетворкингом смущает тот факт, что крупные единицы власти попросту не обращают внимание на сети. Люди все больше не понимают, являются ли блоги и социальные сети мейнстримом или остаются чем-то вроде хобби за пределами реальной экономики. То же самое можно сказать и о сетевом активизме, так что становится неясно, является ли интернет все еще маргинальным феноменом, или наоборот он жизненно важен в современной борьбе. Хабермас описывает интернет как неформальную публичную сферу, которая должна подчиняться высшему авторитету формальных медиа, таких как издательские дома, газеты и журналы – и это в конце концов превращается в нормативное суждение о том, как должен функционировать мир. Обе позиции абсолютно правомерны. Интернет может быть одновременно и «вторичным», и влиятельным. В нетворкинге нет ничего зрелищного. И именно в этом кроется причина того, что главные современные интеллектуалы и теоретики не понимают нынешних трансформаций власти. Они все еще сидят перед телевизором и смотрят новости, а недавно, наверное, купили DVD-плеер. Корпорации и институты все еще пытаются открыться этому новому миру медиа. Внедрение компьютерных сетей в организациях в течение последнего десятилетия изменило рабочий процесс, но так и не достигло уровня принятия решений. В этот период транзита и консолидации мы получаем противоречивые ответы на вопрос о том, являются ли «новые медиа» частью мейнстримной поп-культуры – и это способствует стагнации тактических медиа и искусства новых медиа. В то время как для нас довольно очевидно, что сети стали доминирующим способом осуществления власти, они все еще не влияют на механизмы власти в узком смысле этого слова. Вот почему призывы к открытости, прозрачности и демократии на микро– и макроуровнях все еще могут содержать прогрессивные элементы и должны рассматриваться как противовес популярным теориям заговора с их жалобами на закрытость элит, будучи в курсе, что «открытость» – это новый принцип оформления власти.