Кривые Жуковского

Полина собиралась сказать ему, что нужно заранее придумать правдоподобную и непременно уважительную причину их отсутствия. Но они с Артемом начали говорить одновременно, и Полина замолчала, уступила, стала слушать.

– Меня даже, если честно, удивило, что его мечты оказались настолько примитивными. Дом, собака, молодая жена и маленькая дочка. Там еще машины

С-класса не хватает. Мне казалось, что папа в своей голове должен был как минимум строить космические корабли, путешествовать по галактикам, жить в брезентовой палатке где-нибудь на необитаемой планете. Разжигать костры из огромных рулонов телеграфной ленты, в которой жители земли, а особенно ее президенты и главы масонских кружков, просят его вернуться на землю. А он: «Джек, Джек…».

– А каким был бы твой мир? – не удержалась Полина.

Артем посмотрел на нее и так же серьезно ответил:

– Розовым. С воздушными шариками и сладкой ватой.

И потом, будто Полина и не встревала со своим глупым вопросом, продолжил:

– Папа всегда бредил тем, что выше земли. Как говорит мама, он может в одиночку самолет построить, а яичницу себе пожарить не сможет. Это правда. Мама поначалу в него очень верила. Не понимаю, как он при своих мозгах так долго не мог найти себе места в жизни. Хотя, наверное, понимаю. Он никогда не мог найти ни с кем общий язык. Все кругом были глупее него, особенно те, у кого что-то в жизни получалось, в отличие от него. Поэтому меня этот дом и удивил. Вот одинокая хижина в тайге, это – да, это на него похоже. Особенно если бы она стояла недалеко от того места, где упал тунгусский метеорит, чтобы было чем заняться.

– Самолетик у тебя в комнате висит, это он?.. – Полина не договорила слово «сделал».

Артем перебил:

– Модель планера. Нет. Это – я. Ходил в авиамодельный кружок. Так что он даже как-то меня разочаровал. Оказался неверен себе, оказался слишком обычным, слишком таким, как все…

– Но ведь каждый имеет право быть таким, каким хочет. Хотя бы в мечтах, – тихо сказала Полина.

– Угу. Только у него, как всегда, получилось все шиворот-навыворот. Лучше бы у него в жизни было все так просто и ванильно: дом, собака, любимая жена и дочка. А в мечтах бы космос покорял, вторгался бы на чужие планеты и портил им там жизнь своими заскоками.

Вышли за ворота парка и замолчали. Кругом были люди, начинался дождь. Шли к остановке в надежде от него укрыться. Но крыша остановки от дождя не спасала, ветер пригоршнями бросал капли в лицо.

Артем одной рукой притянул к себе продрогшую Полину. Какое-то время они будто неуклюжая танцующая парочка переминались с ноги на ногу. Артем пытался встать так, чтобы ветер дул ему в спину, и тем самым заслонить от него Полину. Там, где заканчивался ее нос, начинался Артем. Ей безумно хотелось прижаться пылающей щекой к его мокрой и, наверное, не очень приятной на ощупь куртке. Вот так бы и жить, думала Полина, и не нужно тогда полуголых тел, покрытых татуировками, не нужно костров, вигвамов и подолгу ждать его с войны. Так может, мечта – это прибежище для неудовлетворенных? Может, тем, кому и здесь хорошо, там и делать нечего?

В автобусе они ушли в конец салона, встали у окна, за которым змейкой вдаль убегала дорога.

– А может, там, в мечтах, он и был каким-нибудь летчиком или космонавтом, – сказала Полина, – просто это никак не проявилось.

И подумала про себя: «Что, ему в форточку выпрыгнуть нужно было, что ли?».

– Знаешь, как он приходил в себя? – спросил Артем, немного поразмыслив.

Он приблизил лицо к стеклу и подышал на него. На запотевшем стекле он нарисовал пальцем крючок, стоящий наискосок.

– Сначала он царапал их ложкой на стене, получалось непонятно. А однажды он смог вытащить из стола все выдвижные ящики и отыскал там карандаш. Карандашом стало получаться лучше.

– А что это? – спросила Полина.

Артем пририсовал еще две линии – оси, и получился график типа тех, что они рисовали на алгебре. Вертикальную ось подписал латинской П (P), горизонтальную В (V).

– Кривые Жуковского.

Полина продолжала молча смотреть на рисунок, не решаясь поднять глаза на Артема. Вдруг это что-то школьное, а она, как всегда, не знает.

– Это график, демонстрирующий взаимозависимость всех сил, действующих на летящий самолет.

– А-а, это что-то летное, – с облегчением выдохнула Полина. Она и не обязана такое знать.

– Да.

– Ну вот видишь, он и там летал! «Победа за победой», – думала Полина.

– Я же тебе говорю, он так приходил в себя. Перестал цепляться за Лизку, перестал быть смирным с мамой, он возвращался, понимаешь? Возвращался к себе, инженеру, конструктору, неудавшемуся летчику, в общем, опять становился нашим папой.

Полина смотрела в окно и улыбалась пришедшей ей в голову мысли.

– А может, это шифр? И так он хотел сказать, что на самом деле там, в своем мире, он был поэтом?

Артем ничего не ответил, и Полина, оставив блестящую от дождя дорогу, посмотрела на него.

– Ну Жуковский. Поэт. Мы же проходили.

Артем пожал плечами.

– Не помню такого.

Дальше ехали молча. Кривые поэта Жуковского каплями стекали по автобусному стеклу.

***