Лекции по искусству. Книга 4

Женское начало было главным и не исключено, что этот всемирный дух представлен праматерью, прародительницей Анной. Она «пра» — она корень всего явления. Возможно, он преподносит нам гипотезу, что земля и жизнь на ней началась тогда, когда на ней появилась вода. И той цепочкой, соединившей землю с нежизненным Космосом, является вода. Поэтому отсюда и вдовство Анны, и ее образ на фоне ландшафта, и ее ноги в воде. А Мария представляет собой образ мифологической идеи «мать-земля». Она же и Мария, и мать человеческая. Младенец представляет собой человечество, которое по отношению к праматери, к праземле, находится еще в младенческом состоянии.

«Апокалипсис», фрагменты

«Апокалипсис», фрагменты

«Апокалипсис», фрагменты

Между прочим, мысль о том, что человечество находится во младенческом состоянии, встречается у Леонардо довольно часто. У него есть письменный апокалипсис. У Дюрера на гравюрах — на дереве, а у Леонардо написанный. И он пишет об апокалипсисе: «Вижу (прозревает сквозь века) очень страшный момент, когда некоторые, набив опилками или чем-то шкуру теленка, бегают за этой набитой шкурой, бросают ее с ноги на ногу, а многие другие кричат». Это апокалипсическое видение футбола. Ужас, когда бессмысленно шкуру теленка набили, с ноги на ногу ее зачем-то перебрасывают, а многие другие кричат. Такие провидческие кошмарные образы будущего.

Возможно, «Анна, Мария, Младенец и агнец» в этой форме дают нам представление о его мыслях: о том, что мы не одиноки в пространстве; что земля появляется как жизнь тогда, когда появляется вода; что происхождение воды связано с деятельностью мирового разума и мирового духа. Так сказать, праматерью. А Мария — это библейско-христианское понятие, объединенное с мифологическим представлением о земле, о матери, о матери человечества, о матери Христа.

Что касается агнца, я в полном затруднении, потому что агнец может быть и традиционной христианской темой жертвы — абсолютной жертвенности, так и образом животного мира — зооморфическим образом, с которым человек очень тесно связан. Конечно, земля написана Леонардо необыкновенно богато — щедро и в абсолютно иной манере, чем написан лунный пейзаж.

Повторяю — то, что я говорю может быть оспорено. Может быть оспорено, кем угодно. Потому что это не более чем гипотеза, но я так разрешаю эту загадку. Точно также, как вижу эту же самую формулу в Джоконде, в ее двоесущности, в ее принадлежности двум мирам. Как бы человеку, принадлежащему двум мирам. Не земле и небу, а миру земному и Вселенной. Тайну, которую она в себе несет. Всемиф о всечеловеке. Точно также, как никогда нельзя быть уверенной, что там, где есть эта кремнистая поверхность, внутри нет воды. Или нет жизни, или нет исчезающей, или, наоборот, зарождающейся жизни, что и показано в «Мадонне в гроте».

Каким же должен быть Леонардо, если он оставляет нам эти картины. Вы знаете, это удивительно, но есть художники, искусство которых, сама манера их письма — совершенна. Леонардо пишет совершенно. Когда у меня получается посетить Лувр, первое, куда я иду — это к «Анне, Марии, младенцу и агнцу». Я не хожу смотреть «Джоконду». Мне не так интересно смотреть на «Мадонну в гроте». Но мне очень интересно смотреть «Анну, Марию, младенца и агнца». Я рассматриваю каждую деталь. Эта картина совершенна. Она написана так, как его современники не писали. Она полна воздуха, она наполнена воздухом земли. То, что Леонардо называл «сфумато» — световоздушная среда, в которой мы живем. И от этого влажного сфумато — световоздушной среды, от этого влажного воздуха, тени становятся мягкими. А какое удивительное лицо, с легкими, мягкими тенями около глаз и щек и от которых формы становятся округлыми, чувственными и очень нежными.

Леонардо удивительно пишет драпировки. Как он замечательно пишет платья женщин! Даже на его очень ранней работе «Мадонна Бенуа», складки платья написаны необыкновенно. А как написаны складки, лежащие на коленях? Это, наверное, самое совершенное изображение драпировок. Так же, как и в «Анне, Марии, младенце и агнце». Это легкая композиция, написанная совершенно необыкновенным художником.

И вы стоите перед ней и любуетесь просто как произведением искусства. А в ее тайну вам проникнуть очень трудно. И это очень хорошо, потому, что обязательно должны быть непрочитанные поэты и обязательно должны быть художники, разгадываемые каждым поколением.

С моей точки зрения, это и есть настоящая большая культура. Это такая художественно-духовная река, текущая сквозь века, сквозь народы и объединяющая всех в едином понимании и единой загадке. И, конечно, Леонардо является таким художником.

Малевич

Казимир Северинович Малевич